ндующий 4-й армией Коробков не выполнил его,
 и в результате 22-я танковая дивизия, 6-я и 42-я стрелковые дивизии были 
застигнуты огнём противника при выходе из города, понесли большие потери и 
более, по сути дела, как соединения, не существовали. Я доверил Оборину – 
командир мехкорпуса – приведение в порядок мехкорпуса, сам лично не проверил 
его, в результате даже патроны заранее в машины не были заложены.
 22-я танковая дивизия, не выполнив моих указаний о заблаговременном выходе из 
Бреста, понесла огромные потери от артиллерийского огня противника».

 Сначала, что означают эти цифры. Две стрелковые дивизии предвоенного штата – 
34 тыс. человек, танковая дивизия – 11 тыс., итого 45 тыс. советских солдат. 
Они 22 июня 1941 г. спали в зданиях казарм, построенных царём и поляками, всего 
в нескольких километрах от границы. Немцам расположение этих казарм было 
известно с точностью до сантиметра. И их артиллерия с той стороны Буга послала 
уже первые свои снаряды точно в гущу спящих тел. Результат вы прочли – три 
дивизии красной Армии перестали существовать, а немцы не потеряли ни единого 
человека. Подавляющее число артиллерии, техники и все склады этих дивизий 
достались немцам в Бресте в качестве трофеев.
 Но поразительно другое, ведь Павлов говорит не о подготовке войск к войне, а о 
плановом их выходе в лагеря в связи с наступлением летнего периода обучения 
войск. И при царе, и в Красной Армии до войны, никогда и никакие войска летом в 
казармах не оставались – они обязательно выходили в лагеря и жили либо на 
обывательских квартирах, либо в палатках. Подчёркиваю, вывод войск из Бреста до 
15 июня – это  плановое мероприятие.
 Если бы эти три дивизии, как и каждый год, переместились к 15 июня в лагеря 
(подальше от границы), то немецкая артиллерия их бы просто не достала, а 
авиация вынуждена была бы бомбить рассредоточенные по лесам и полянам части. То 
есть, войска сохранились бы, если бы Павлов просто сделал то, что делалось 
каждый год. Но он подставил войска в Бресте под удар немцев и о том, что он 
давал приказ об их выводе, он врёт.
 На суде его уличил генерал Коробков.

 « Коробков. Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично 
такого приказа не видел.
  Павлов. В июне месяце по моему приказу был направлен командир 28-го 
стрелкового корпуса Попов с заданием, к 15 июня все войска эвакуировать из 
Бреста в лагеря.
  Коробков. Я об этом не знал».

 Как видите, после отпора Коробкова, Павлов уже говорит не о приказе и даже не 
о распоряжении, а о неком «задании», как в колхозе. Но о выводе войск из Бреста 
в таком количестве мог быть только приказ по округу с учётом всех обстоятельств 
– зачем, куда, что с собой брать, чем на новом месте заниматься. Более того, 
это мифическое «задание», якобы «даётся» Павловым в обход непосредственного 
подчинённого – Коробкова. В армии так тоже не бывает. Ни это, ни то, что 
десятки офицеров в штабе округа не заволновались уже 15-го вечером оттого, что 
войска, вопреки «заданию» Павлова, ещё в Бресте, и не завалили Павлова и 
Климовских докладами о невыполнении «задания», не подтверждает, что Павлов 
хотел вывести войска из Бреста. Срывал плановую учёбу, но не выводил!
 И это не всё. Начальник связи округа генерал Григорьев показал, что Павлов и 
Климовских прямо не исполнили  приказ Генштаба о приведении войск в  боевую 
готовность,  данный за четыре дня до начала войны –  18 июня 1941 г. Григорьев 
сказал:

  «Выезжая из Минска, мне командир полка связи доложил, что отдел химвойск не 
разрешил ему взять боевые противогазы из НЗ. Артотдел округа не разрешил ему 
взять патроны из НЗ, и полк имеет только караульную норму по 15 штук патронов 
на бойца, а обозно-вещевой отдел не разрешил взять из НЗ полевые кухни. Таким 
образом, даже днём 18 июня довольствующие отделы штаба не были ориентированы, 
что война близка … И после телеграммы начальника генерального штаба от 18 июня 
войска не были приведены в боевую готовность». 

 Из этого показания генерал-майора Григорьева, сделанного в присутствии Павлова 
и Климовских, Зенькович что-то выбросил, но и оставшегося больше, чем 
достаточно. Это показание прямо опровергает хрущевско-жуковскую брехню о том, 
что Сталин якобы не поднял войска по тревоге, и это подтверждает, что Павлов 
отдал немцам на избиение 3 дивизии в Бресте осмысленно, вопреки прямому приказу 
Москвы.
 Правда Григорьев не смеет так сказать и называет поведение Павлова и 
Климовских «благодушием»:

 «Только этим благодушием можно объяснить тот факт, что авиация была немецким 
налётом застигнута на земле. Штабы армий находились на зимних квартирах и были 
разгромлены и, наконец, часть войск (Брестский гарнизон) подверглась 
бомбардировке на своих зимних квартирах».

 Это не благодушие, это измена. Но суд измену Павлова и Климовских доказать не 
смог, а может и не счёл нужным – суд спешил, а расстрел полагался и за измену, 
и за преступную халатность.
 А измену суд не смог доказать потому, что Павлов перехитрил следствие. Как 
только следователь, после ареста Павлова, начал говорить об измене, Павлов тут 
же начал в ней признаваться. Признался в заговоре, назвал имена заговорщиков 
(Мерецкова, Уборевича, Штерна, Шаумяна, Халепского и т. д.). Обрадованный 
признанием следователь не потрудился собрать и другие доказательства, считая, 
что признания Павлова хватит. Однако Павлов был не так прост – на суде он 
категорически отказался от всех, сделанных в ходе следствия, признаний и у суда 
не осталось доказательств. Причё