информации о продвижении неприятеля и даже о положении своих собственных войск 
информировано очень не полно или вовсе не информировано. Генеральный штаб 
распался на две части… Польская армия собственно была разгромлена в первые же 
дни»  [196].
 Так о каком планировании агрессии против Польши может идти речь, если даже 
первые приказы Красной Армии начали поступать только тогда, когда Польша и ее 
армия уже не управлялись, т. е. не существовали как государство и как единая 
военная организация? Что толку, что на эти даты правительство Польши и ее 
генералы тащили свои чемоданы в Румынию еще по дорогам Польши? Их что, для 
этого польский народ избирал? Как они могли управлять страной и армией, если 
даже польские послы в других странах не знали, где они?
 Ведь почему Черчилль, объявивший в Фултоне в 1946 г. холодную войну СССР, даже 
в пропагандистском антисоветском угаре конца 40-х, когда в США сажали в тюрьмы 
не только коммунистов, но любого заподозренного в сочувствии к ним или к СССР, 
тем не менее не называет поход Красной Армии в Польшу в 1939 г. агрессией? Да 
потому, что если бы советское правительство не вошло в Польшу, это было бы 
подлейшим предательством не только советского народа, но и всей 
антигитлеровской коалиции. Черчилль писал:
  «Но, во всяком случае, они  (русские. –  Ю.М. )  не были нам ничем обязаны. 
Кроме того, в войне не на жизнь, а на смерть чувство гнева должно отступить на 
задний план перед целью разгрома главного непосредственного врага. Поэтому в 
меморандуме для военного кабинета, написанном 25 сентября, я холодно отметил: 
  „Хотя русские повинны в грубейшем вероломстве во время недавних переговоров, 
однако требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым русские армии, 
если бы они были союзниками Польши, должны были бы занять Вильнюс и Львов, было 
вполне целесообразным военным требованием. Его отвергла Польша, доводы которой, 
несмотря на всю их естественность, нельзя считать удовлетворительными в свете 
настоящих событий. В результате Россия заняла как враг Польши те же самые 
позиции, какие она могла бы занять как весьма сомнительный и подозреваемый друг.
 Разница фактически не так велика, как могло показаться. Русские мобилизовали 
очень большие силы и показали, что они в состоянии быстро и далеко продвинуться 
от своих довоенных позиций. Сейчас они граничат с Германией, и последняя 
совершенно лишена возможности обнажить Восточный фронт. Для наблюдения за ним 
придется оставить крупную германскую армию. Насколько мне известно, генерал 
Гамелен определяет ее численность по меньшей мере в 20 дивизий, но их вполне 
может быть 25 и даже больше. Поэтому Восточный фронт потенциально существует“. 
  В выступлении по радио 1 октября я заявил: 
  „Польша снова подверглась вторжению тех самых двух великих держав, которые 
держали ее в рабстве на протяжении 150 лет, но не могли подавить дух польского 
народа. Героическая оборона Варшавы показывает, что душа Польши бессмертна и 
что Польша снова появится как утес, который временно оказался захлестнутым 
сильной волной, но все же остается утесом,Россия проводит холодную политику 
собственных интересов. Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих 
нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для 
защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии 
стояли на этой линии. Во всяком случае, эта линия существует и, следовательно, 
создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не посмеет напасть… 
  Я не могу вам предсказать, каковы будут действия России. Это такая загадка, 
которую чрезвычайно трудно разгадать, однако ключ к ней имеется. Этим ключом 
являются национальные интересы России. Учитывая соображения безопасности, 
Россия не может быть заинтересована в том, чтобы Германия обосновалась на 
берегах Черного моря или чтобы она оккупировала Балканские страны и покорила 
славянские народы Юго-Восточной Европы. Это противоречило бы исторически 
сложившимся жизненным интересам России“. 
  Премьер-министр был полностью согласен со мной»  [197].
 Складывается интересная ситуация: обжирающая российский народ Генеральная 
прокуратура РФ и ее отдел – Главная военная прокуратура – не способны понять, 
совершил ли Советский Союз 17 сентября 1939 г. агрессию или нет. И нанимают для 
этой цели «экспертов» – каких-то задрипанных профессоров и доцентов из 
московских институтов всех профилей. И эти деятели, не несущие никакой 
ответственности за свой словесный понос, вдруг объявляют СССР агрессором, 
подлежащим суду Нюрнбергского военного трибунала. А как же тогда быть с мнением 
действительно ответственных людей, разбирающихся и в международных отношениях, 
и в международных законах?
 Государство, подвергающееся агрессии, объявляет себя в состоянии войны с 
агрессором. Эксперты ГВП РФ уверяют, что на 17 сентября 1939 г. правительство 
Польши находилось еще не под арестом в Румынии, а на территории Польши. Тогда 
покажите нам ноту, подписанную президентом Польши Мосцицким и министром 
иностранных дел Польши Беком, о том, что они объявляют Польшу в состоянии войны 
с СССР.
 Главнокомандующий армии любого государства при вторжении на территорию этого 
государства войск агрессора дает команду своим войскам отразить агрессию. 
Главнокомандующий польской армии маршал Рыдз-Смиглы, как уверяет нас «бригада 
Геббельса», такую команду дал 17 сентября:  «Советы вторглись. Приказываю 
осуществить отход в Румынию и Венгрию кратчайшими путями. С Советами боевых 
действий не вести, только в случае попытки с их стороны разоружения наших 
частей. Задача для Варшавы и [Модлина], которые должны защищаться от немцев, 
без изменений. [Части], к расположению которых подошли Советы, должны вести с 
ними переговоры с целью выхода гарнизонов в Румынию или Венгрию. Верховный 
Главнокомандующий маршал Польши Э. Рыдз-Смиглы»  [198].