переполненный, тут же освободили моторный вагон от публики и при криках ура со 
стороны всех бывших на перроне мы его заняли. Еще в вагоне мы простояли минут 
10, пока вышел встречный и освободился путь. Наконец мы двинулись. В Охотном 
вышли посмотреть вокзал и эскалатор, поднялась невообразимая суета, публика 
кинулась приветствовать вождей, кричала ура и бежала следом. Нас всех 
разъединили и меня чуть не удушили у одной из колонн. Восторг и овации 
переходили всякие человеческие меры. Хорошо, что к этому времени уже собралась 
милиция и охрана. Я ничего не видела, а только мечтала, чтоб добраться до дому. 
Вася волновался больше всех. И. был весел, обо всем расспрашивал откуда-то 
появившегося начальника стройки метро, тов. пошучивал относительно задержки 
пуска эксплуатации метро и неполного освоения техники движения. 
  На следующей станции, где самый высокий эскалатор, И. и все опять вышли, но я,
 Женя и Светлана остались в вагоне, напуганные несдержанными восторгами толпы, 
которая в азарте на одной из станций опрокинула недалеко от вождей огромную 
чугунную лампу и разбила абажур. Мы доехали до Сокольников, поехали обратно до 
Смоленского, хотя в Сокольниках ждали машины, но И. решил проехаться обратно. 
Приезжаем на Смоленский, у вокзала ни одной машины (они не успели доехать из 
Сокольников). Моросит дождь, на улице лужи и весь кортеж двинулся пешком через 
площадь по Арбату. Новые волнения, растерянность. Наконец, около Торгсина 
первая машина из особого гаража. Ее ловят посреди улицы, т. к. она летит к 
Смоленскому вокзалу. И. не хочет садиться и отправляет детей и женщин. Мы едем 
в Кремль, через 5 минут приезжает Павел, а затем Ал. И. уехал прямо на дачу. 
Светлана устала – идет прямо в постель. Вася разнервничался от всех переживаний,
 кидается на постель и истерически рыдает, мы упиваемся валериановыми каплями и 
только спустя 1/2 ч., когда узнаем по телефону, что все на местах, пьем чай и 
обмениваемся впечатлениями. Метро – вернее вокзалы изумительны по отделке и 
красоте, невольно преклоняешься перед энергией и энтузиазмом молодежи, 
сделавшей все это, и тому руководству, которое может вызвать в массе такой 
подъем. Ведь все было выстроено с молниеносной быстротой и такая блестящая 
отделка, такое оформление…»  [23].
 При Сталине агенты ГПУ, потом ОГПУ, потом НКВД слушали, что говорит народ, и 
докладывали об этих разговорах «наверх». И после пуска метро они тоже в справке 
с грифом «Секретно» доносили секретарям МГК о разговорах народа по этому поводу.
 Причем и о положительных высказываниях, и о злобных. Среди людей не осталось 
незамеченным посещение метро руководителями страны. И среди восторженных 
разговоров о том, что людям посчастливилось вблизи видеть Сталина и Молотова и 
даже говорить с ними, агенты сообщили и о следующих разговорах.
  «На ряде предприятий рабочие  выражали опасение , почему т. Сталин рискует, 
совершая поездку в общем поезде, где могли оказаться всякие люди. Например, т. 
Ветков (Дорхимзавод) говорил: 
  „По–моему, поездка т. Сталина на метро правильна. Но если эта поездка не была 
организована, не было проверки и подготовки, кто будет пассажирами в это время, 
тогда нельзя было ездить тов. Сталину. Нельзя подвергать вождя опасности“. 
  Группа учеников ФЗУ завода им. Сталина (Седин, Нермель, Бобылев), побывавшая 
на метро до поездки т. Сталина, была восхищена этим строительством. По поводу 
поездки т. Сталина они говорили: 
  „Тов. Сталин, Каганович, Молотов, Орджоникидзе зря ездят так просто. Среди 
молодежи много хулиганья, и такие люди могут пропасть ни за что. А это 
испытанные вожди. Как бы предупредить, чтобы в следующий раз не ездили так 
просто“ [24]. 
  Сталин интересовался в стране всем, включая строительство. Его бывший 
телохранитель Рыбин вспоминает: „Размах столичной промышленности увеличивал 
потоки транспорта. Узкие древние улицы затрудняли движение. Самой широкой 
магистралью города было Садовое кольцо, посреди которого частоколом торчали 
высохшие от старости дубы. Вдобавок, проезжую часть сокращали трамвайные линии, 
бегущие вдоль деревянных домишек и потрескавшихся от старости кирпичных 
особняков. Приближалась реконструкция Москвы, строительство Метрополитена, 
способного лучше и быстрей перемещать людские потоки. Следовало подготовить 
необходимое решение правительства.“ 
  И Сталин лично осматривал нужные улицы, заходя во дворы, где в основном 
кособочились дышавшие на ладан хибары да ютилось множество замшелых сараюшек на 
курьих ножках. Первый раз он сделал это днем. Сразу собралась толпа, которая 
совершенно не давала двигаться, а потом бежала за машиной. Пришлось перенести 
осмотры на ночь. Но даже тогда прохожие узнавали вождя и провожали длинным 
хвостом. 
  В результате длительной подготовки был утвержден генеральный план 
реконструкции Москвы. Так появились улицы Горького, Большая Калужская, 
Кутузовский проспект и другие прекрасные магистрали. Во время очередной поездки 
по Моховой Сталин сказал шоферу Митрюхину: 
  – Надо построить новый университет имени Ломоносова, чтобы студенты учились в 
одном месте, а не мотались по всему городу.»  [25]
 Председатель Моссовета в те годы В.П. Прошин, хрущевец, уверяет, что Сталин 
был очень жестоким. Однако на вопрос, боялся ли он Сталина, счел нужным 
ответить так:
  «Конечно. Но он умный и начитанный человек. Очень скрупулезно влезал в дела. 
В 1939—1940 годах был такой порядок. Шла интенсивная застройка столицы. Сталин 
еженедельно ездил по стройкам Москвы. И часто я его сопровождал. Он сам 
назначал, куда едем. Садимся в одну машину. Часто другой, с охраной, не было. 
Рядом с шофером начальник личной охраны генерал Власик, на втором сиденье я, 
рядом Сталин, позади Щербаков, Жданов или Молотов. Это бывало обычно под вечер.