генерал-майором М. В. Захаровым. Выслушав его подробный доклад, из  которого
явствовало, что и здесь, на границе, наблюдается тревожная картина, я вместе
с ним поехал к румынскому кордону. Смотрим мы на ту сторону, а оттуда на нас
смотрит группа военных. Оказалось, что это были немецкие офицеры.
     М. В. Захаров проводил большую работу  по  подготовке  войск  к  боевым
действиям. Он часто устраивал тревоги. При мне поднял  по  тревоге  окружную
авиацию, а затем самолетам, взлетевшим с обычных аэродромов, приказал  сесть
на полевые, как и предусматривалось по  плану  в  случае  войны.  Получилось
хорошо, если не считать того, что шесть самолетов не смогли потом взлететь с
вязкого грунта, размокшего после дождя. \204\
     Тогда же по моему  указанию  было  проведено  учение  механизированного
корпуса. Корпус был введен в порядке тренировки в приграничный район, да там
и  оставлен.  Потом  я  сказал  Захарову,  что  в  округе   имеется   корпус
генерал-майора Р. Я. Малиновского, который во время учения тоже надо вывести
в приграничный район. С Малиновским я служил в Белорусском округе, мы вместе
сражались в Испании, и я знал, что этому боевому командиру никаких пояснений
не нужно. Захаров отметил, что это - корпус только на словах: у Малиновского
имеется фактически одна дивизия. Он показал мне, где сосредоточит соединение
Малиновского,  и  я  с  радостью  увидел,  что  дальновидный  начальник  уже
приготовил корпусной командный пункт. Все, что потом еще рассказывал Захаров
о своих действиях, мне очень понравилось. Он тоже был  моим  сослуживцем  по
Белорусскому военному округу. Мы участвовали в различных  учениях  и  боевых
тревогах, вместе набирались опыта. Я знал, что Захаров стоит  на  правильном
пути, и уезжал из Одессы с более спокойным сердцем.
     В Москве вместе с С. К. Тимошенко я побывал у И. В. Сталина и рассказал
обо всем увиденном.  Оба  они  отнеслись  к  докладу  очень  внимательно.  В
частности, мне было приказано дополнительно проверить состояние  авиации,  а
если удастся - провести боевую тревогу.  Я  немедленно  вылетел  в  Западный
особый военный округ.
     Шло  последнее  предвоенное   воскресенье.   Выслушав   утром   доклады
подчиненных, я объявил  во  второй  половине  дня  тревогу  авиации.  Прошел
какой-нибудь час, учение было в разгаре,  как  вдруг  на  аэродром,  где  мы
находились, приземлился немецкий самолет.  Все  происходившее  на  аэродроме
стало полем наблюдения для его экипажа.
     Не веря своим глазам, я обратился с вопросом к командующему округом  Д.
Г. Павлову. Тот ответил, что по распоряжению начальника Гражданской  авиации
СССР на этом аэродроме ведено принимать немецкие пассажирские самолеты.  Это
меня возмутило. Я приказал подготовить телеграмму на имя  И.  В.  Сталина  о
неправильных действиях гражданского начальства и крепко поругал  Павлова  за
то, что он о подобных распоряжениях не информировал наркома обороны. Затем я
обратился к начальнику авиации округа Герою Советского Союза И. И. Копец.  -
Что же это у вас творится? Если начнется война и авиация  округа  не  сумеет
выйти из-под удара противника, что тогда будете делать? \205\
     Копец совершенно спокойно ответил: - Тогда буду стреляться!
     Я хорошо помню нашу взволнованную беседу с ним. Разговор  шел  о  долге
перед Родиной. В конце концов он признал,  что  сказал  глупость.  Но  скоро
выяснилось, что беседа не оказала должного воздействия.  И  дело  тут  не  в
беседе. Приходится констатировать наши промахи и в том, что мы  слабо  знали
наши кадры. Копец был  замечательным  летчиком,  но  оказался  не  способным
руководить окружной авиацией на должном уровне. Как только  началась  война,
фашисты действительно в первый же день разгромили на  этом  аэродроме  почти
всю авиацию, и Копец покончил с собой.
     Познакомившись с положением на западной границе и выслушав  Павлова,  я
убедился, что и здесь Германия сосредоточивает свои силы.
     Вылетел в Прибалтийский особый военный округ. Приземлился на  аэродроме
одного истребительного полка,  а  сопровождавшего  меня  офицера  послал  на
аэродром бомбардировщиков, приказав объявить там боевую тревогу.
     Командир полка истребителей сразу же доложил мне, что над зоной  летает
немецкий самолет, но он  не  знает,  что  с  ним  делать,  так  как  сбивать
запрещено. Я распорядился посадите его и не  медля  запросил  Москву.  Через
четверть часа поступил ответ: самолета не сбивать, О посадке умолчали. А  мы
его уже посадили. Что случилось потом с самолетом и его экипажем,  не  знаю,
так как вскоре грянула война.
     Тревога прошла удачно. И истребители и бомбардировщики быстро поднялись
в воздух и проделали все, что от них требовалось. Но хорошее настроение  тут
же было испорчено. Заместитель  командующего  округом  генерал-майор  Е.  П.
Сафронов доложил мне о сосредоточении немецких войск на границе. Я вылетел в
Москву. Ни слова не утаивая, доложил о своих впечатлениях и  наблюдениях  на
границе наркому обороны. С. К. Тимошенко при мне позвонил И.  В.  Сталину  и
сразу же выехал к нему, чтобы доложить лично. Было приказано по-прежнему  на
границе порядков не изменять, чтобы не спровоцировать немцев на выступление.
     М. П. Кирпонос, отнесясь к делу очень серьезно,  отдал  распоряжение  о
занятии  полевых  позиций  в  пограничных  укрепрайонах  Киевского   особого
военного округа  и  начал  подтягивать  войска  второго  эшелона.  В  Москву
поступило сообщение об этом. Передвижение соединений из второго эшелона было
разрешено, но по указанию Генштаба  войскам  \206\  КОВО  пришлось  оставить
предполье и отойти  назад.  До  рассмотрения  сходной  инициативы  Одесского
военного округа дело не дошло. В результате на практике войска этого  округа
были в канун войны, можно считать, в боевой готовности, чего нельзя  сказать
о войсках Киевского особого военного округа, а также о Западном округе.