Звоню в особый отдел:  надежна  ли  моя  квартира?  Особисты  отвечают,  что
надежна, хозяина не они арестовали, но  знают,  кто  это  сделал,  и  сейчас
распорядятся об освобождении.  Успокоил  я  бедную  женщину  и  вернулся  по
срочному вызову  в  штаб.  Через  час  с  разрешения  Косогова  опять  пошел
отдохнуть. Хозяин находился уже  дома,  но  сидел  угрюмый.  Оказалось,  что
арестовали его дочь. Снова звоню в особый отдел. Особисты отвечают,  что  не
они арестовали, однако знают, кто  это  сделал,  и  сейчас  распорядятся  об
освобождении. Еще \56\  через  полчаса  сияющая  женщина  переступила  порог
своего дома.
     Оказалось, что это комендант штаба так глупо и  мелко  мстил  людям  за
собственную болтовню. Его сурово наказали. Ведь из таких "мелочей" слагалось
отношение мирного  населения  к  Красной  Армии.  Это  тоже  была  по-своему
политическая агитация, в которой ничем нельзя было  пренебрегать,  чтобы  не
дать пищу вражеской пропаганде.
     Даже  не  двигаясь  с  места,  Конармия  морально  давила   на   войска
Пилсудского. Пленные показывали, что польские тылы охватила паника, что идет
лихорадочная переброска подкреплений в район прорыва, а 3-я  польская  армия
отступает из Киева, боясь окружения. Так  чего  же  мы  ждем?  Скорее  нужно
отрезать ей пути отхода! И тут наконец прибыл долгожданный приказ  из  штаба
фронта. 1-я Конная изготовилась к  новым  активным  действиям.  6-ю  и  11-ю
дивизии  Буденный  повел  на  юго-запад,  чтобы  прикрыть  зону  прорыва  от
флангового удара со стороны следующих по пятам нашей армии польских уланов и
пехоты. 4-я  и  14-я  дивизии  под  командованием  Ворошилова  двинулись  на
Радомысль,  чтобы  затем  резко  повернуть  на  северозапад  и  ударить   по
группировке в районе Коростеня. Таким образом, армия временно разделилась. А
ночью,  неподалеку  от  Коростеня,  нас   атаковал   скрытно   подобравшийся
противник. Я был дежурным  по  штабу,  объявил  боевую  тревогу  и  разбудил
Ворошилова, а он тотчас бросил бригады в контратаку.
     В течение суток обе стороны с переменным успехом вели напряженный  бой.
Все же мы отбросили врага, но он  ценой  потери  части  своей  7-й  пехотной
дивизии спас другие дивизии, отступавшие  из  Киева  на  Коростень.  В  этом
сражении я был ранен. Уже уезжая в госпиталь  и  лежа  пластом  на  тачанке,
узнал, что место начдива-4 занял комбриг Литунов.
     Примерно с неделю я лежал в киевском  лазарете.  Затем  еще  с  неделю,
ковыляя, ходил по городу, пользуясь случаем,  чтобы  осмотреть  его.  А  как
только рана  затянулась,  вернулся  в  Житомир.  Теперь  это  уже  был  тыл.
Стремительный конармейский прорыв привел  к  краху  всей  польской  обороны.
Успешно  действовал  и  Западный  фронт.  По  всей  линии  боев   белополяки
отступали. В Житомире  мне  сказали:  "Если  хотите  догнать  свою  дивизию,
седлайте коня \57\ и скачите в Ровно. Пока там еще паны. Но когда доскачете,
будете как раз!" Я так и сделал.
     Ехать пришлось двое суток.  Вся  дорога  от  Новоград-Волынского  через
Корец была усеяна польскими  повозками,  брошенными  орудийными  лафетами  и
другими следами недавних  горячих  боев.  Навстречу  вели  группы  вражеских
пленных. Наступило 4 июля.  Впереди  слышалась  канонада.  Заходящее  солнце
поливало золотом ивовые заросли вдоль  русла  Горыни,  где  мы  остановились
поздно вечером напоить лошадей. А еще через несколько  часов,  спотыкаясь  о
спящих прямо на земле бойцов, мы  с  ординарцем  шагали  по  улицам  ночного
Ровно, из которого только что был выбит противник.
     На этот раз меня направили к С. К. Тимошенко, в 6-ю дивизию, на  ту  же
должность помнаштадива. Начальником штаба здесь был К.  К.  Жолнеркевич.  Он
возложил на меня обязанности помощника  не  только  по  разведке,  но  и  по
оперативной работе.  Это  оказалось  чрезвычайно  полезным  с  точки  зрения
приобретения необходимых познаний. Вообще  ни  1918,  ни  1919  год,  вместе
взятые, не дали мне столько боевого опыта, сколько получил я  в  1920  году,
когда служил в Конармии.
     Долгие годы  находился  я  под  впечатлением  того,  чему  научил  меня
командарм С. М. Буденный. Что касается  разведки,  то  в  течение  июля  она
носила особый характер. Наступили дни, о  которых  потом  пели  в  известной
песне:
     "Даешь Варшаву, дай Берлин..." Казалось, что  русская  социалистическая
революция уже шагнула за государственные границы, что вот-вот она  сомкнется
с неизбежным пролетарским восстанием в Польше, Северной  Германии,  Австрии,
Румынии,  что  возродятся  советские  Венгрия  и  Бавария.  Подъем  рабочего
движения в  странах  Европы  позволял  надеяться,  что  всемирное  торжество
трудящихся уже близко. В конце июля возник Польский временный  революционный
комитет. В начале августа образовался Ревком Советской Галиции.
     В этих условиях перед Западным и Юго-Западным фронтами была  поставлена
задача сходящимися  ударами  с  северо-востока  и  юго-востока  пробиться  к
Варшаве. Войска М. Н. Тухачевского, освободив Минск, быстро шли на Вильно  и
через Пинск на Брест. Войска А. И. Егорова подтягивались к  ним,  постепенно
поворачивая на северо-запад своим левым флангом и как  бы  обтекая  Галицию.
12-я армия \58\ Г. К. Восканова оперировала в районе Сарн, готовясь идти  на
Ковель. Конармия нацеливалась на Луцк с  перспективой  Владимир-Волынский  -
Замостье - Люблин. Группа И. Э. Якира получила полосу  Кременец  -  Броды  -
Рава-Русская. 14-я армия М. В. Молкочанова, действуя в  Галиции,  прикрывала
Юго-Западный фронт со стороны Румынии. Теперь ближайшей задачей  дивизионной
разведки  становилось  прощупывание  подходов  к  Луцку,  и  я  работал  над
изучением рубежа Цумань - Олыка - Маинов.
     И вдруг все переменилось. Из штаба фронта прислали указание о  перемене