Ее послали на Южный фронт, а осенью преобразовали  в  14-ю  стрелковую  \38\
дивизию. При этом Особая бригада стала называться 2-й, а 1-ю и  3-ю  бригады
сколотили  из  различных  добровольческих  отрядов.  В  январе   1919   года
командование  дивизией  принял  молодой   латыш-большевик,   бывший   офицер
Александр Карлович Степинь (у нас его называли по-русски: Степин).  Под  его
командованием соединение прошло большой боевой путь. К моему приезду Степинь
отнесся с интересом.  Он  долго  расспрашивал  меня  о  прошлой  работе,  об
обучении в академии и характере занятий, о профессорах,  многие  из  которых
были знакомы ему по совместной службе в старой армии. Начальник же штаба без
всяких околичностей сунул мне карту в руки и сказал: "Ваша  задача  -  вести
ее, наносить положение войск наших и противника и  немедленно  отмечать  все
изменения". На этом введение меня в курс дела закончилось, и в дальнейшем  я
общался с Киселевым сравнительно мало. Можно было подумать, что  он  заранее
поставил крест на ценности сведений, которые я добывал. Не предвидел ли  он,
что молодой штабной работник не будет ему полезен?
     А  на  мой  взгляд,  я  действительно  вначале  приносил  мало  пользы.
Установил я это в первые же дни. Соберу свежие данные, нанесу на карту,  тем
временем пройдет несколько часов. Начинаю затем  проверять  информацию,  так
как на слово в  таком  деле  тоже  верить  нельзя  (ведь  от  этого  зависит
своевременность боевых распоряжений и успех боя в целом). Проверю  -  ничего
похожего. Возможно, четыре часа назад обстановка была именно  такой,  но  мы
непрерывно отступали, причем довольно быстро. Все уже  успело  перемениться.
Радио  тогда  у  нас,  конечно,  отсутствовало,  телеграфом   в   степи   не
воспользуешься, а телефонную связь не успевали развернуть.  Пока  размотаешь
катушку с проводами, линия фронта уже сместилась - сматывай назад.  Связисты
так и делали, причем побросали значительную часть своего имущества, ссылаясь
на казачьи налеты и быстроту отхода. Как же установить  расположение  войск?
Связных в моем распоряжении не было. А если бы  и  были,  то  все  равно  на
30-километровые рейды в оба конца расположения частей нашей дивизии  уходило
бы столько времени, что картина успевала бы стать другой. Вот если бы я  сам
мог собирать информацию в войсках. Но для этого нужно бывать там, а  я  сижу
на месте, прикованный к штабу. \39\
     Прошла неделя. Моя неудовлетворенность своим положением  росла  час  от
часу,  и  я  стал  думать,  как  поставить  этот  вопрос  перед   Киселевым.
Обстоятельства сами помогли. Как-то  Степинь  с  адъютантами  и  ординарцами
готовился к выезду в бригады. Увидев меня, начдив спросил, как идут дела.  -
Неважно! Я не справляюсь с канцелярской работой, да и толку от нее при такой
постановке дела не вижу. Штаб опаздывает с регистрацией изменений. Поэтому в
жизни обстановка одна, а на карте другая. - А вы умеете сидеть на лошади?  -
Умею. И вообще люблю лошадей. - Ну, так вот тебе кобыла,  -  перешел  начдив
сразу  на  "ты"  (на  "вы"  он  обращался  подчеркнуто  вежливо  к   штабным
работникам, предпочитавшим седлу стул), - поступай в мое распоряжение, скачи
в войска и узнавай, что нужно.
     Я поблагодарил за лошадь, тут же оседлал ее  и  отправился  в  бригады.
Дело сразу изменилось. Приеду, узнаю. что  произошло,  и  нанесу  на  карту.
Киселев стал прислушиваться к моим сведениям.
     - А откуда вы это взяли? - спрашивал он вначале.
     - Сам видел, - говорю.
     Не знаю, проверял ли он меня на первых порах после  этого,  но  картой,
которую я готовил, теперь он пользовался часто. Степинь тоже приглядывался к
тому, что я делаю. Убедившись, что работа пошла, он поручил мне  следить  за
1-й  стрелковой  бригадой,  в   состав   которой   входили,   в   частности,
подразделения  интернационалистов.  В   дальнейшем   я   временно   исполнял
обязанности начальника штаба этой бригады.
     Между  тем  наше  отступление  на  северо-восток,  в  направлении  реки
Бузулук, продолжалось. Шло оно неорганизованно.  Не  только  теория,  совсем
недавно  преподававшаяся  мне  в  академии,  но  и  простой  здравый   смысл
подсказывал, как надо поступать. Раз весь фронт, включая наших соседей - 8-ю
и 10-ю армии, отступает и сразу наладить оборону нельзя, следует выставить в
арьергарде прочные заслоны и поставить перед ними задачу любым  способом  на
выгодных рубежах задержать противника. Тем временем  отвести  главные  силы,
собрать их в кулак и занять новый оборонительный рубеж. А у нас все  шло  не
так. 14-й дивизии и без того было труднее всех, так как она отходила  \40\на
север не по прямой, а через Цимлянскую, Нижне-Чирскую, Обливскую, Клетскую и
Усть-Медведицкую  станицы  на  Серебряково,  описывая  огромную  дугу  вдоль
восточной излучины Дона. Вслед нам летели угрозы, а порой слышалась стрельба
в спину.
     Местные  богатей  с  нетерпением   ждали   "своих".   Особенно   трудно
приходилось интернационалистам. Вражеская агитация  неустанно  подчеркивала,
что донцы "спасают родину от недругов России". Авиация белых сбрасывала  над
отходящими красными  войсками  листовки,  в  которых  говорилось  о  "гибели
Советов".  Порой  попадались  даже  фальшивые  экземпляры  газеты  "Правда",
отпечатанные деникинской контрразведкой где-то в белогвардейском тылу. В них
содержались выдуманные сводки с разных фронтов, из которых  явствовало,  что
Красной Армии будто бы наступает конец.
     В начале июня командующего 9-й армией П. Е. Княгницкого сменил начштаба
этой  же  армии  бывший  царский  полковник  Н.  Д.   Всеволодов.   Что   же
предпринимало в этих условиях новое армейское руководство?  На  мой  взгляд,
ничего существенного, хотя знал я,  конечно,  далеко  не  все.  Политическая
работа велась не столь интенсивно, как того хотелось бы. Во  всяком  случае,