не 
налетал на берег.

Но больше всего мы любили кататься на карусели. Строили мы ее так: забивали в 
лед посреди озера кол, на него насаживали колесо от телеги, а к колесу 
прикрепляли длинную жердь. К концу жерди привязывали санки. Ляжешь на них 
плашмя, а ребята крутят колесо. И вот несешься по кругу, только в ушах свистит. 

А не удержишься - катишься кубарем. А если салазки сорвутся, то тебя выбросит 
далеко на берег. Часто и взрослые собирались посмотреть на нашу карусель и даже 

помогали крутить колесо.

Игрушки мы делали сами. Мастерили ветрячки, прилаживали их к забору - любопытно 

было смотреть, как крутятся наши самоделки; пускали змеев - мать все журила 
меня 
за то, что много ниток извожу. С жаром спорили, чей улетит выше.

Сами делали и лыжи: разбирали старую бочку и из досок мастерили лыжины. 
Устраивали снежные горы и прыгали с них, словно с трамплина. Случалось, так 
врежешься в сугроб, что еле выберешься.

У некоторых ребят были настоящие коньки. Я с завистью смотрел, как быстро и 
ловко скользят приятели по льду. А другие лихо катались на неуклюжих самоделках.
 
Я тоже смастерил себе коньки: деревянную колодку подбил проволокой и крепко 
привязал к ноге, обутой в лапоть. Встав на лед, другой ногой оттолкнулся и 
покатился по широкому замерзшему озеру. Правда, кататься можно было только на 
одной ноге, но я наловчился и летел стрелой на неуклюжей колодке. Скоро я 
научился поискусней мастерить "дротяные" коньки и даже другим ребятам делал - 
выменивал на карандаши и фантики. Одна была беда - очень быстро изнашивалась 
обувка, и, к большому моему огорчению, отец запретил мне кататься.

Спустя несколько лет я заработал себе на настоящие коньки-снегурочки и часто 
вспоминал лихое катание на колодке с проволокой..




В школе


Однажды осенью 1927 года я стоял на улице и с завистью смотрел на соседских 
ребят - они спешили в школу. Мне взгрустнулось: так бы и побежал с ними, но 
ждать еще целый год. Мне только семь, принимали тогда в школу с восьми лет.

Из соседнего двора появился Василь - мой приятель. Он старше меня на два года и 

ходит уже во вторую группу.

- Пойдем, Ваня, в школу. Я тебя запишу, - говорит он с важностью.

- В школу запишешь? - удивился я.

- Ну да, ведь ты уже читать и писать умеешь. А Нина Васильевна добрая, ребят 
любит. Она тебя в свою группу примет. Пошли!

И я побежал вслед за Василем, не задавая вопросов. Даже забыл у родителей 
позволения попросить. Бегу, а сам трушу - вдруг учительница откажет. У школы - 
обширного деревянного здания - останавливаюсь.

Над дверями картина величиной с человеческий рост. Ее написал маслом художник-
самоучка Малышок. Сколько раз, проходя мимо, я останавливался, разглядывал ее. 
Вижу ее как сейчас: по волнам плывет раскрытая книга, на ней стоят рабочий и 
работница и в поднятых руках держат серп и молот. Впрочем, в ту минуту я не 
смотрел на картину. Я оробел и не мог тронуться с места.

Василь обернулся.

- Да ты не бойся. Не обидит тебя учительница. Примет. Он взял меня за руку и 
повел в школу. В коридоре нас обступили ребята. - Что, Василь, новичка привел?

- Привел; Смотри, Ваня, есть такие же маленькие, как ты. Пойдем.,

Я робко заглянул в класс. Потом вошел. Как здесь просторно! Глаза разбежались: 
какие блестящие парты, а доска какая - вот бы на ней порисовать!

Вошла учительница. У нее молодое доброе лицо, гладко зачесанные волосы, между 
бровями чуть видна прямая морщинка.