спокойным и терпеливым и лишь требовал от нас реальной оценки обстановки и 
предложений о дальнейших действиях. Я все время звонил в МВД и Службу общей 
разведки и пытался прояснить ситуацию. Среди получаемых ответов был и такой: 
«Обстановкой не владеем!» Обсуждали вариант использования советского вертолета, 
но египтяне нашли лучший вариант — добраться до расположения бывшего Высшего 
совета революционного командования на катере по Нилу, благо резиденция нашего 
посла, в которой размещался Косыгин, находилась прямо на набережной. На катере 
за нами прибыл ведущий египетский журналист, многолетний советник Насера 
Мухаммед Хасанейн Хейкал, как всегда деятельный, собранный и уверенный в себе. 
А дальше мы уже без приключений добрались до места назначения.
    Третий и последний раз продолжительное общение с А.Н.Косыгиным имело место 
также в условиях кризисной ситуации, во время октябрьской войны. Советский 
премьер прибыл в Каир 16 октября 1973 года, чтобы разобраться в обстановке и 
доложить руководству СССР о наших дальнейших шагах. Это был уже другой человек. 
За три года он очень изменился. Сдал. Постарел. Стал плохо слышать. Его доклады 
Брежневу по несовершенному секретному телефону было мучительно наблюдать. Из-за 
плохой слышимости, технических неполадок разговор напоминал диалог глухонемых. 
Поэтому основная информация о переговорах с Садатом шла, конечно, 
шифротелеграммами.
132
    События октябрьской войны многократно описаны, и нет смысла возвращаться к 
этой теме. Первоначальный успех Египта из-за нежелания Садата продолжать войну 
и протянуть руку помощи Сирии сначала привел к топтанию египетской армии на 
месте, а затем закончился поражением, которое было названо победой.
    А.Н.Косыгин ежедневно встречался с египетским руководством во дворце Кубба, 
где он жил, а потом ехал в посольство докладывать в Москву о результатах 
переговоров и о развитии событий. Откровенных бесед с Садатом не получалось, и 
после действительно теплых отношений с Насером Алексей Николаевич никак не мог 
привыкнуть к насквозь фальшивому Садату, чего и не скрывал в разговорах с 
сотрудниками посольства. Иногда он выезжал из Куббы в посольство по два раза в 
день. В городе автомобильные пробки, из-за затемнения машины двигались медленно.
 Поездки эти для Косыгина были утомительными. Во всех перемещениях по городу 
сопровождал Косыгина я. Несмотря на усталость от переговоров, Алексей 
Николаевич постоянно расспрашивал меня о египетской действительности — не 
только о политике, но и о быте, нравах, религии, языке и тому подобное.
    По возвращении во дворец уже поздно вечером Косыгин имел обыкновение минут 
двадцать гулять по дворцовому парку, и во время этих прогулок беседа 
продолжалась. Здесь он уже отвлекался от политики, от арабского мира и 
переключался на более интимные темы. Говорил он и о своем возрасте, о состоянии 
здоровья, о необходимости не поддаваться наступающим недугам и немощам. При 
этом он распрямлял плечи, словно показывая, как надо это делать. На второй этаж 
дворца он тоже пытался быстрой, молодцеватой походкой подниматься по лестнице, 
минуя лифт.
    — В следующем году мне будет семьдесят лет — это уже много.
    Я, естественно, говорил какие-то ободряющие слова. Несколько раз он 
рассказывал, как И.В.Сталин поручил лично ему сопровождать де Голля, когда тот 
впервые приехал в Советский Союз. И то, что речь шла о де Голле, и то, что это 
было личное поручение Сталина, Косыгину, по-видимому, было приятно вспоминать. 
Однажды, уже совсем неожиданно,
133
Алексей Николаевич заговорил о том, что несколько лет назад потерял жену, что 
она была очень образованной и доброй женщиной, настоящим другом. И от этих 
откровений, сделанных, по существу, незнакомому человеку, мне стало как-то 
тоскливо. Я вдруг почувствовал, что он очень одинок, что ему надо выговориться, 
что невмоготу хранить в себе свои тяжелые мысли. Очевидно, предположение о его 
моральном одиночестве было верным: к тому времени прошло уже семь лет после 
смерти жены, а говорил он об этом так, будто эта невосполнимая утрата была 
совсем недавно, чуть ли не на днях. Жизнь все больше пригибала его, он 
чувствовал наступление дряхлости, да и отношения с Брежневым были крайне 
напряженными, если не сказать враждебными. От моих встреч с Алексеем 
Николаевичем остались у меня ощущения безысходной грусти и теплое чувство к 
большому человеку.
    Был еще в самом конце пребывания Косыгина в Каире один эпизод, который 
характеризовал Алексея Николаевича как скромнейшего (не в пример некоторым 
другим визитерам) человека. Поздно вечером накануне отъезда он вдруг 
спохватился: «Надо ведь что-нибудь привезти в подарок домой!» Все магазины 
давно уже были закрыты, и я вспомнил о египетской парфюмерии, которую можно 
было приобрести в ночных аптеках. Косыгин с этой идеей согласился, и были 
куплены скромные дары на сумму не более 20 египетских фунтов. Алексей 
Николаевич долго пытался заставить меня взять солидную пачку банкнот, уверяя, 
что они ему совершенно не нужны, а я его убеждал, что не могу взять у него 
никаких денег, кроме потраченной суммы.
    Во время этого пребывания Косыгина в Египте достичь какого-либо 
взаимопонимания с Садатом не удалось, перспектива наших отношений с Египтом 
представлялась весьма неопределенной. Но нашей работой Алексей Николаевич 
остался доволен, и вскоре до Каира дошли положительные отклики на этот счет.
    
    Крутой поворот
    
    В марте 1974 года меня вызвали в Москву из Каира для доклада. Ю.В.Андропов