взяла себе, когда училась в средней школе, прочитав роман Ажаева «Далеко от 
Москвы». В классе говорили, что она похожа на героиню этого романа Таню.
    Володя очень любил рассказывать об одном случае из того времени, когда он 
учился в Москве на курсах при нашей Высшей школе госбезопасности. Их учебная 
группа повадилась ходить в ресторан «Берлин» (ныне опять «Савой»), куда одно 
время пускали только иностранцев. Володя как-то на несколько шагов отстал от 
группы и подошел к «Берлину», когда приятели уже скрылись за входной дверью. 
Швейцар, загородивший мощной фигурой вход, со знанием дела заявил: «Не 
положено!» Володя на хорошем русском языке начал доказывать, что он — 
иностранец. На это многоопытный страж ответствовал: «У иностранцев таких морд 
не бывает!» Это тоже нас как-то сближало...
    Чехословацкие друзья постоянно вспоминали 1968 год: кто и как вел себя 
тогда, кто был прав, кто виноват. Эти раз-
250
говоры вызывали во мне тяжелые мысли. Вспоминая, как в мае 1945 года нас 
встречали в Чехословакии цветами и объятиями, скромным, но от души предложенным 
угощением, я размышлял, как могло случиться, что пришлось вводить наши войска в 
Чехословакию. Умом я еще был в состоянии осмыслить ситуацию, но сердцем принять 
не мог и чувствовал, что за эту акцию прощения не будет.
    События 1968 года серьезно осложнили и обстановку в чехословацкой разведке: 
началась частая смена руководящих кадров, появились подозрительность и 
недоброжелательность в отношении друг к другу, копились взаимные обиды. 
Обиженным и неустроенным оказался и мой каирский друг Франтишек. Он был рано 
отправлен на пенсию, очень уязвлен этим, на него неумолимо наступал рак, и на 
последней нашей встрече в Праге он все время плакал и говорил жалкие слова: 
«Все меня забыли, Вадим, свои забыли, а ты вот не забыл, нашел меня».
    Переговоры и обмен мнениями и информацией с чехословацкими коллегами 
проходили не столь интенсивно и скрупулезно, как с немцами, детали так не 
разжевывались, но проблем по части взаимопонимания никогда не возникало. В 
Чехословакии, как и в ГДР, было много дружеских и сердечных встреч и поездок по 
стране.
    Владимиру, большому бонвивану, в Праге были известны все места, где 
приготовляли чудеса кулинарного искусства, и к тому же он отлично знал Гашека. 
Меня он тоже представлял своим знакомым большим специалистом по Швейку. Чтобы 
не оказаться в неудобном положении, я был вынужден перед каждой поездкой в ЧССР 
заново перечитывать похождения бравого солдата.
    Случаев вспоминать Швейка было множество...
    Однажды прекрасным майским днем 1975 года мы поехали в Конопиште, в 
замок-музей австрийского престолонаследника, эрцгерцога Франца Фердинанда, в 
убийстве которого, как известно, сознался Швейк. («„Я только что сознался, — 
заявил он сокамерникам, — что, может быть, это я убил эрцгерцога Фердинанда". — 
И все шесть человек в ужасе спрятались под вшивые одеяла».) Десять залов 
огромного, содержащегося в прекрасном порядке замка, отведенные под музей, 
заполнены охотничьими трофеями
251
    Фердинанда: головами животных, чучелами птиц и зверей и бесчисленным 
количеством рогов.
    Путешествуя по всем странам мира, Фердинанд в основном занимался охотой и 
убил лично, как свидетельствовали работники музея, около 300 тысяч животных. 
Убивал даже слонов в Индии. Похоже, это был патологический убийца с водянистыми,
 рыбьими, судя по портретам, глазами. Он бы и еще продолжал убивать, если бы 
его самого на пятьдесят первом году жизни не подстрелил в Сараеве Гаврило 
Принцип, ставший национальным героем Югославии. В специальной витрине лежала 
одна из пуль, поразивших эрцгерцога. Гид весьма торжественно назвала эту пулю 
«первой пулей первой мировой войны». Мой вопрос, не хранится ли у них и первая 
пуля второй мировой войны, почему-то развеселил ее. А мне подумалось: главное — 
не было бы первой ракеты третьей мировой войны!
    В мае 1977 года я возобновил свое знакомство с Венгрией, начавшееся 
тридцать два года назад. С января по апрель 1945 года мы вели бои в Венгрии, 
очищая ее от немецко-фашистских войск, а затем, после окончания военных 
действий в Австрии и Чехословакии, я служил до конца 1945 года в самом 
Будапеште в составе Центральной группы войск. Воспоминания о том периоде 
сохранились довольно смутные и отрывочные. Помню тяжелые бои под Балатоном, то 
быстрое, то медленное продвижение по стране в сторону границы с Австрией. После 
освобождения города Сомбатхей наша дивизия вошла в Австрию у города Кесег.
    Деловые встречи с руководством венгерской разведки в 1977 году проходили 
продуктивно и спокойно, в атмосфере товарищества и взаимопонимания. Венгерские 
друзья сетовали на свои ограниченные возможности за рубежом и главное внимание 
уделяли европейским делам, в частности своим ближайшим соседям, что было вполне 
естественно. Наши оценки развития событий в различных районах мира венгры 
воспринимали с большим интересом.
    После окончания переговоров я попросил провезти нас по тому пути, который 
прошла наша дивизия в 1945 году. У меня долгое время хранилась боевая карта 
того времени, носил я ее в голенище сапога, и она давно истерлась, истлела и 
распалась на куски, но я успел вовремя списать маршрут наше-
252
го движения. Никаких следов войны мне не удалось обнаружить. Все города, 
поселки и деревни давно отстроились заново. Вместо прежних унылых крестьянских 
дворов, где в один ряд и под одной крышей стояли жилой дом, хлев, сарай и 
прочие хозяйственные постройки, мы увидели добротные каменные дома, похожие