чисто. Не иначе как дождем 
промыло 
весь склон и вода унесла радиоактивные частички. Могла и буря нагнать пыль с 
бескрайнего поля. 
В горах нашел обгоревшие деревья. На пожарище, как и следовало ожидать, уровень 

радиации выше нормы. Мне удалось там же подстрелить тетерева. Он оказался чист. 
А 
когда свернул в поле, взлетела стая куропаток. Поднимая ее несколько раз, я 
взял более 
десяти серых жирных птиц. Разумеется, преследовалась не только охотничья, но и 
исследовательская цель. Убедился: куропатки [170] вполне пригодны для пищи, 
нисколько не заражены. 
Один день я уделил проверке водоемов, всех колодцев в райцентре. Еще один ушел 
на 
проверку овощей, домашних животных, дворов, молочных продуктов. Особенно долго 
искал самовар с накипью, чтобы отколупнуть твердый осадок для исследования его 
в 
полигонной лаборатории. 
Сначала трудно было общаться с местными жителями. К районному начальству за 
переводчиком я не мог обратиться, чтобы не привлечь внимание к своей работе. 
Потом 
познакомился с одноногим и немым инвалидом войны. Русский, женился на казашке. 
На 
войне был ранен и контужен, потерял дар речи, ему ампутировали ногу. Но он 
хорошо 
слышал. Все, что я не мог понять по его жестам, инвалид писал в моем блокноте. 
Немой 
переводчик помог мне достать кувшин молока и самоварную накипь. Правда, когда 
он 
уговаривал молодую казашку поставить на стол самовар, та поняла так, что офицер 

пришел в гости, а у нее строгий муж. Переводчик рассмеялся и написал в 
блокноте: "Она 
думает, что мы свататься пришли". 
Образцы проб я собирал для лабораторных исследований Демента. Он что-то находил 
в 
них, но не высказывал тревоги. На мой вопрос: пригодны ли пробы, которые я 
привез, 
Демент ответил, что желательно было бы брать их сразу после прохождения 
радиоактивного облака, а затем несколько раз в течение длительного времени. Все 

пищевые продукты, по мнению специалистов, были пригодны к употреблению. 
Далеко от райцентра, в открытой степи я побывал со своим переводчиком в ауле, 
где было 
всего три глинобитных дома. Жили в них хозяин-старик и два его сына. А возле 
аула 
бродили лошади. Бескрайние просторы, тишина и скука. По-русски старик говорил 
плохо. 
Ребятишек в ауле было много, и все одеты в тряпье, чумазые и прыщавые. 
Радиоактивность в ауле невысокая, ниже нормы. Но, зная скорость спада 
радиоактивности, можно определить, [171] какой она была, когда над аулом прошло 

"грязное" облако. Видимо, значительно больше. Жалоб на головные боли не 
поступило. 
Ребятишки здоровы. 
На четвертый или пятый день переводчик познакомил меня с начальником отделения 
милиции. Младший лейтенант, молодой, красивый казах. Служил в армии. Вся его 
команда состояла из троих сотрудников. Никаких нарушений, как он говорил, в 
районе 
нет. 
- У тебя есть машина, а у меня винтовка, - сказал он сразу же после рукопожатия.
 - 
Поедем за архарами... 
- Нельзя бить архаров, - сказал я, - запрещено. 
- Кому нельзя? Мне, начальнику? - удивился он. - Я добывал много архаров. 
- Ладно, поедем, - согласился я. - Проверю шерсть архаров и, если мясо не 
заражено, 
сделаю жаркое для москвичей. 
Выехали с восходом солнца. Равнинная степь, как море, просматривалась до самого 

горизонта. Впереди открывались невысокие лобастые возвышенности, на склонах 
которых 
белели отары овец. Когда обогнули угловатую гору, я впервые увидел картину 
осени в 
предгорье и залюбовался ею. Кое-где виднелись небольшие рощицы. Деревья повсюду 

пожелтели. Березки словно карабкались к вершинам холмов. 
Мы подъехали к чабанам. Я угостил их сыром и колбасой. Пастухи что-то сказали 
на 
своем языке. 
- Они благодарят тебя и предлагают ягненка на бешбармак, - перевел младший 
лейтенант. - Отказываться нельзя, обидятся. 
- Овцы государственные, - ответил я. - А вот посмотре