е прямо от комбайнов ушло на 
ссыпной 
пункт. "Щелкавший" тысячными долями рентгена ленточный транспортер заражен был, 

видимо, свежим зерном. Где оно? 
Я отозвал директора в сторону, чтоб не слышали другие, и сказал, что меня 
интересует. 
Лишь тогда мне удалось уточнить, что в степи есть еще бункеры и этот 
транспортер 
привезен именно оттуда. 
Едем в степь. Почти час на "Победе". Мне показали пять-шесть бункеров с 
пшеницей, из 
которых один имел уровень радиоактивности выше допустимого. Несколько автомашин 

из него уже отправлены на станцию Жанасемей. 
Поскольку в других хозяйствах области зерна не было, моя задача облегчилась. 
Посоветовавшись с обкомовцем, решили ехать в Жанасемей. Пока я проверял там 
загруженные вагоны и порожняк, мой спутник побывал у секретаря обкома и 
проинформировал его о результатах контроля. Не знаю, каков был там разговор, но 
ко мне 
подъехали сразу пятеро областных [160] руководителей. Все встревожены, на меня 
смотрят волком. 
В одном из вагонов радиоактивность была выше нормы, и я предложил поставить его 
в 
тупик, где повторная проверка показала тот же результат. 
В обкоме уже выяснили: часть вагонов из тех бункеров, которые были насыпаны 
после 
"грязного взрыва", уже в пути. Об этом я доложил ночью по телефону полковнику 
Гурееву. Мне было приказано побывать в колхозах овощного профиля и возвращаться.
 
Как потом выяснилось, вагоны эшелона с зерном, вызывающие опасение, по пути 
отцеплялись и направлялись по своему назначению. Офицеры гнались за оставшимися 
и 
где-то за Уралом настигли их. Но пока ходили по конторам и уточняли, как 
задержать 
нужные вагоны, зерно было уже отправлено на мукомольный завод, и проследить 
дальнейший его путь было невозможно. Подробности мне неизвестны. 
В колхозе, куда я приехал, шла уборка овощей. Наши несовершенные рентгенометры, 

дающие показания по гамма-излучению, вводили меня в заблуждение. Неожиданно 
слышался треск в телефоне при поднесении зонда к куче капусты, а на грядках 
стрелка 
покачивалась возле нуля. Больше потрескивал прибор при проверке кабачков. Но 
поскольку уровень радиации был ниже допустимых норм, я не мог делать заключение 
о 
зараженности овощей. Такого же мнения придерживался и представитель обкома 
партии, 
знакомый с нашей аппаратурой. Доказать зараженность можно было только при 
показании прибора близко к норме или выше ее. Общий фон во многих местах 
области, 
где я побывал, незначительный. 
Я привез на полигон и сдал в лабораторию подполковника Демента пробы зерна, 
овощей 
и даже землю с того места, где грузился хлеб. Евгений сделал анализ в тот же 
день и 
сказал, что ничего страшного не находит, но "кое-что есть". 
Большой интерес к анализу проб, привезенных из Семипалатинска, проявлял 
начальник 
сектора радиоактивного [161] заражения полковник Г. И. Крылов. В то время он 
помалкивал, а позже поделился воспоминаниями о вызове его и начальника особого 
отдела полигона в Семипалатинский обком партии. Секретарь обкома высказал свое 
возмущение по поводу наших взрывов, словно в этом виновны офицеры полигона. А 
когда 
Григорий Ильич, опытнейший специалист своего дела, попытался доказать, что 
ничего 
опасного для области пока нет, секретарь не захотел его слушать: 
- Что вы говорите чепуху! Когда произошел взрыв в прошлом году, у меня в 
кабинете 
дверь распахнулась. А через пять минут ко мне начали приходить женщины и 
жаловаться 
на головную боль... 
Разумеется, партработник был далек от элементарных знаний ядерного оружия. Не 
может 
заболеть через пять минут голова по причине взрыва водородной бомбы на удалении 
двух 
сотен километров. Зато здесь никто не додумался установить постоянный 
дозиметрический контроль за производством колбасных изделий в Семипалатинске. 
Ведь 
скот доставлялся сюда со всей области, а колбаса рассылалась по всей стране... 
Разумеется, что в те годы, когда на полигоне один за другим проводи