солдаты возвращались практически здоровыми. 
На нас, офицеров-фронтовиков, полигонные страхи не действовали, и нервных 
расстройств не отмечалось. Мы воспринимали взрыв как удачный финал напряженной 
и 
сложной работы. И хотя непосредственное участие в испытаниях атомных и 
водородных 
бомб небезопасно, все же ходить в атаку, лежать под артиллерийским обстрелом 
или 
бомбежкой несравнимо страшнее. 
Нет, не безумство храбрых, а явная недооценка опасности или недостаточная 
забота 
командиров и начальников того времени могли явиться причиной трагических 
случаев. 
Однажды пятеро офицеров-специалистов пренебрегли высоким уровнем радиационного 
заражения местности и продолжали трудиться в поле, поскольку этого требовало 
руководство. В итоге у всех пятерых началась сильная рвота, головная боль - 
признаки 
облучения. А мой одногодок подполковник Валентин Титов, устанавливая вместе с 
командиром роты связи аппаратуру, заметил, что радиоактивное облако, 
расползаясь по 
небу, надвигается на них. Быстро отправив солдат на грузовой машине в чистую 
зону, они, 
завершив работу, тоже поторопились уехать на маленьком открытом "газике", но у 
автомобиля забарахлил мотор. Офицеры и водитель, побросав все, пустились наутек.
 
Бежали более пятнадцати километров, а облако все ползло по небу. Лишь случайно 
их 
заметила возвращавшаяся с поля на грузовике группа и вывезла из опасной зоны. 
Досадно не то, что офицеры оказались в трудном положении - к этому Валентину 
Сергеевичу, например, было не привыкать, он с первого и до последнего дня [129] 
войны 
находился на фронте, - а то, что никто о них потом не побеспокоился, не 
проверил 
состояние здоровья. 
А как расценивать, скажем, тот факт, что на полигоне проходили регулярный 
медицинский контроль только по особому списку? В нем не значилась ни моя 
фамилия, 
ни Сердобова, ни Титова, ни многих других, хотя по роду служебной деятельности 
мы 
выезжали на Опытное поле сразу же после взрыва атомных бомб. 
Минуло много лет, прежде чем мне удалось побеседовать с бывшим главным 
терапевтом 
госпиталя полковником П.С.Пономаревым. Я упрекнул его, что за три года службы 
на 
полигоне мне ни разу не довелось пройти диспансерный осмотр, сдать кровь на 
анализ. 
Петр Сергеевич тогда и раскрыл ту "тайну": медицинский контроль был, причем 
весьма 
тщательный, но... по особому списку. 
И уж конечно, не было постоянного медицинского контроля в подразделениях 
строителей. Никто не беспокоился о здоровье членов семей офицеров и жителей из 
ближайших населенных пунктов. Быть может, не было оснований для тревоги? Как 
говорится, слава Богу, что с нами ничего не случилось, равно как и с теми, кого 
опекали 
доктора. 
 




 
Хозяева и гости степи 
Зима на полигоне - время отпусков и работы в кабинетах по планам НИР. Поскольку 

отпуск за 1955 год я уже использовал, то попросил у командования положенный 
месяц на 
сдачу кандидатских экзаменов. Получил полных тридцать дней без денежной 
компенсации. 
Летим до Павлодара вместе с подполковником-особистом и его женой. Он расстался 
не 
только с полигоном, но и со службой в органах КГБ насовсем. 
- Сожалеете? - спросил я у его жены, сидевшей рядом в глубокой задумчивости. 
- Очень, - ответила она, как мне показалось, с иронией. - Мы хлебнули здесь 
всего 
вдоволь: я родила неполноценного ребенка, а муж потерял свои былые супружеские 
достоинства... 
Муж не слышал разговора. 
- А что с ребенком? 
- Замедленное развитие и не растут волосы, - ответила она и перешла на шепот. - 

Видите, возле мужа сидит пара. Военный техник с