ее накат морского вала. Даже за металлическим столбом от нее 
не 
спасешься: площадь защиты мала. Волна затекает и внутрь помещения, создавая там 

повышенное давление. Однако на обратных скатах высот, за земляными насыпями ее 
сила 
значительно меньше. 
Прильнув к земле вниз лицом, я прикрыл глаза руками. Точно так же я много раз 
сливался 
с землей на фронте, когда заставала бомбежка, а рядом не было окопов. 
- Осталась минута! - объявил черный ящик. [105] 
Высоко в небе, где-то за серыми облаками, послышался гул самолетов. Идут!.. 
- Осталось тридцать секунд!.. 
- Осталось двадцать секунд!.. 
- Десять!.. 
- Пять!.. 
- Три!.. 
- Ноль! 
Я успел насчитать еще пять - семь секунд и услышал короткий резкий треск, как 
при 
замыкании электропроводов. Земля вздрогнула. Одновременно почувствовал всем 
телом 
тепло. Не только сквозь рукавицы, но и с затылка проник в глаза желтый свет, 
хотя я был 
в шапке с натянутым сверху брезентовым капюшоном. Показалось, что и сам я весь 
вспыхнул ярким огнем. "Гаснуть" стал медленно. Наступила темнота. Открыл глаза 
и 
ничего не вижу. Не ослеп ли? Но от земли не отрываюсь: сейчас произойдет самое 
главное. В тот же миг так грохнуло, что залп пушечной батареи над головой 
показался бы 
выстрелом из охотничьего ружья. Больно, как доской, ударило по ушам. Хорошо, 
что 
после вспышки я успел зажать их меховыми рукавицами. Вставать не торопился, 
ожидая 
волну сжатия. Полковник Сергеев, решив, что все кончилось, вскочил и тряс 
головой, 
показывая на уши: оглох. 
Через несколько секунд удар повторился, но уже слабее. Это возвратился в 
пустоту 
сжатый воздух - волна сжатия. Но повторный грохот напугал многих, кто поднялся 
рано 
с земли. Упал вниз лицом и мой зам. Один врач из москвичей, видимо со слабым 
зрением, потерял очки и упал на разметанный костер, комбинезон загорелся на 
коленях и 
животе. Врач, не поняв причины этого, суетился и кричал: 
- Световое облучение! Я горю! 
Мне, как и многим офицерам, подумалось, что он шутит, но доктор, впервые 
оказавшийся 
на полигоне, подрастерялся. Но все обошлось благополучно. Никто не сгорел, не 
был 
поврежден ударной волной. Правда, там, на высоте, людей вместе с брезентом, на 
котором [106] они лежали, сбросило вниз и кто-то нуждался в медицинской помощи. 

Звали доктора. 
- Начальникам групп! - послышалось из черного ящика. - Срочно на свои площадки 
и 
немедленно доложить результаты! 
Все кинулись к машинам, а там, на стоянке, как после урагана. Мой старенький 
"газик" 
приткнулся к автобусу, его фанерная будка-кабина висела сбоку, а у автобуса 
выбиты 
стекла, сорван капот, сверху вмятина. 
Сначала мне показалось, что произошла авария по вине моего водителя Анатолия 
Глухова, и я упрекнул его: 
- Что, нельзя было поставить машину подальше? 
- Взрывом покорежило, - флегматично ответил шофер. - Но моя заводится. Ехать 
можно... 
А вот грузовик, выделенный офицерам группы, почему-то не заводился. Вся надежда 
была 
на моего "козлика". 
Я сел за руль, чтобы взять с собой побольше специалистов, а Глухову приказал 
помочь 
водителю грузовика. Дозиметрический прибор втиснул между ног. 
Поехали. У КПП, где не было контролеров, нас обогнал на танке без башни 
начальник 
танковой группы подполковник Орлов. Он стоял, как всегда, высунувшись из люка, 
и 
курил. Как только проехали КПП, мы надели противогазы, плотно застегнули 
комбинезоны. 
Пасмурная погода, да и взрыв на высоте тысяча восемьсот метров за облаками не 
позволили наб