от 
эпицентра взрыва техника будет разбита вдребезги? Разве имеет значение, 
работает у 
танка двигатель или не включается свет? 
В первые дни моей службы на полигоне произошли два ЧП. В танковой группе от 
ожогов 
умер солдат. Выстирал в бензине гимнастерку и повесил сушить, закурил. Вспыхнул 
бинт 
на пальце. Солдат растерялся и, чтобы погасить пламя, сунул руку в ведро с... 
бензином! 
Пламя обожгло живот и ноги. А товарищи, вместо того чтобы набросить на 
пострадавшего что-нибудь из тряпья, повалили его и стали катать по сухой траве, 
пытаясь 
погасить огонь... Мастер получил сильнейшие ожоги. Еще днем я разговаривал с 
пострадавшим, он все беспокоился, не накажут ли его за случившееся. А ночью 
скончался 
в госпитале. 
Другой случай. Группе солдат приказали отвинчивать на свалке разбитых самолетов 
и 
танков болты и гайки. Авось пригодятся в хозяйстве. Первогодок отвинчивал гайку 
с 
баллончика со сжатым воздухом. Произошел взрыв. Солдату оторвало челюсть. 
Для меня ЧП был вызов в особый отдел. 
- Не обращай внимания, - посоветовал вернувшийся с "Ша" Сердобов. - Меня он 
тоже 
приглашал. Не понравилось, что я инвалид, левая нога с раздробленной голенью, 
без 
костного мозга и со вставленным металлическим штырем, но почему-то не уволился 
и 
даже служу на полигоне. Мне было поставлено условие: или положи партбилет на 
стол, 
или отправляйся на атомный полигон... 
В тот вечер Василий Николаевич рассказал мне, что на его площадках возводятся 
прочные 
железобетонные сооружения, применяемые в береговой службе флота. Он хочет 
предложить конструкцию, которая способна выдержать атомный взрыв. 
Еще до войны Сердобов занимался береговыми фортификационными сооружениями, 
затем проводил исследования в НИИ. На полигоне ему представилась возможность 
проверить прочность своей конструкции и сделать замеры проникновения 
радиоактивных 
лучей сквозь бетон. Его исследовательская работа требовала специальных 
измерительных 
приборов, и он монтировал их вместе с мастерами, используя старую аппаратуру. 
Не доверяя никому наблюдение за строительством объектов и монтажом 
измерительных 
приборов, Сердобов большую часть рабочей недели проводил на своих сооружениях. 
Не 
помиловало служебное рвение тяжело раненного на войне моряка. Уехав с полигона, 
он 
через год лишился почки, а затем болезнь окончательно доконала ученого. 
В напряженной работе в поле прошло жаркое лето. Уже по-осеннему шумела листва 
тополей, и вода в Иртыше не манила купальщиков, когда мы засели за составление 
отчетов о проведенных испытаниях. 
Каждый специалист служб: продовольственной, вещевой, горюче-смазочных 
материалов, 
дорожной, имея текст программы испытаний и зафиксированные результаты [64] , 
писал 
свой микроотчет. 
Моя задача - все свести в один общий документ. Самым существенным недостатком 
было то, что мы не имели своих приборов замера величин ударной волны, светового 

излучения, радиоактивного заражения и просили данные в отделах, которые этим 
занимались. Мало того, что они давали эти сведения с неохотой и опаской, 
зачастую их 
информация не отражала истинного состояния на наших площадках. Иногда не было 
материалов о районах, которые нас интересовали. Тогда мы строили графики, 
высчитывали данные для своих дистанций и допускали большие погрешности. Вот и 
получалось, по нашим подсчетам, что какое-то менее прочное имущество уцелело 
там, где 
танк разбит и сожжен. Начинаем перепроверять. Выясняем, что у танкистов одни 
данные 
о величинах поражающих факторов атомного взрыва, а у нас совсем другие, хотя 
расстояние от центра до площадки одинаковое. 
Определение результатов испытаний на глазок, как мы говорили, визуально, не 
позволяло 
сделать правильный, научный вывод о средствах защиты. Я понимал, что мы только 
фиксируем, а не изучаем явления. Но и те сведения, которые мы отправляли в 
Москву 
(куда они дальше передавались - мы