ул из пистолета... Но не надо было убегать с ружьем в лес. Это все мелочь. 
А вот как 
ты оказался на полигоне в 1952 году? Почему в нашем журнале задержанных 
значится 
твоя фамилия, номер офицерского удостоверения? Было дело? 
- Да, здесь подозрения явные, - начал я каламбурить. - Офицер с нечистой 
биографией сначала пробирается в военную академию, затем в Генеральный штаб и, 
работая на иностранную разведку, проникает на полигон под видом охотника. Через 
два 
года перебирается на особый объект в качестве начальника группы. Теперь 
готовится на 
подводном аппарате уплыть по Иртышу в Ледовитый океан, а дальше - тю-тю! Ищите..
. 
- Ну, брат, ты как мой коллега, который передал мне бумаги на тебя. Точно так 
же он 
фантазировал. 
И, сразу оборвав разговор, особист попросил письменно изложить два момента из 
моей 
биографии. Первый: как и почему в меня стрелял милиционер, и второй: каким 
образом я 
еще в 1952 году побывал на ядерном полигоне? 
- Завтра или послезавтра принесешь в эти же часы. 
Уже на рассвете вернулся я к себе и никак не мог заснуть. Я сомневался, что 
особый отдел 
интересуется только тем, что сказал подполковник. Не так-то он прост. 
7 ноября 1937 года мне исполнилось шестнадцать лет. Проснувшись, я увидел 
плачущего 
отца. Он сидел возле стола в пальто, которое надевал только при выездах из 
лесхоза, без 
картуза. Седые волосы взъерошены, кулаки приставлены ко лбу. Мать стоит рядом и 

успокаивает его. 
- Что случилось? Ответила мать: 
- Отца исключили из партии и сняли с работы... 
- Вот так, сынок, - выдавил отец неузнаваемым голосом. - Я с Чапаевым советскую 

власть отстаивал, с бандой на Тамбовщине дрался, наш дед батраком у попа [57] 
был, мы 
хлеба не ели досыта, а меня к кулацкому роду причислили, говорят, фамилия нашей 

матери адмиральская. Я про такого, Истомина, и не слышал никогда. Исключили из 
партии... За что? 
Через два дня отец исчез. В школе мои товарищи со мной не разговаривали, а 
учителя не 
вызывали к доске. 
Однажды к нашим воротам подъехал грузовик. 
- Мы должны описать имущество и произвести обыск, - объяснил приехавший 
милиционер и достал из кожаной сумки на ремне блокнот. - Всем сесть и не 
двигаться. 
Я заметил, как мама повела глазами, догадался: надо бежать. Я схватил ружье, 
выбил 
стволами раму и бросился головой вперед, как в воду. Упал на дрова, вскочил и 
побежал к 
забору. 
- Стой! Стрелять буду! - кричал милиционер. 
Когда я переваливался через забор, раздались один за другим выстрелы. Мне 
показалось, 
что я сильно ушиб ступню. Прихрамывая, побежал в березняк. 
В старом шерстяном свитере, в отцовских брюках, наполовину обшитых кожей, и в 
его 
яловых сапогах, без шапки, я убежал в густой лес и там забрался в лисью нору. 
Снял сапог 
и ужаснулся: белый шерстяной носок весь красный - пуля прошила левую ступню. 
Ночью меня пронял холод. Словно затравленный волчонок, подкрался к крайнему 
дому 
лесника Даниила Пастухова. Меня накормили, перевязали ногу, дали старую 
телогрейку, 
шапку, два десятка патронов, кусок сала и хлеб. Я подался ночью к своему 
дедушке 
Никите. 
Через недельку, полечившись барсучьим жиром, я уже выходил во двор и помогал 
деду по 
хозяйству. А еще через неделю к избе деда подъехал на санках конюх лесхоза 
Федор 
Иванович. Я спрятался в сенцах. 
- С какими новостями, Федор Иванович? - спросил дед Никита. 
- Новости хорошие. Приехал из Москвы твой сын Дмитрий. Говорят, у самого 
Ворошилова побывал. Восстановят в партии. Новый начальник НКВД появился. 
Некоторых стервецов уже наказали... [58] 
Такая вот история. И вс