. Я закрыл глаза ладонями. Яркая 
вспышка. Краснота. Открыл глаза и вижу, как из сполоха выворачивается огромное 
облако, оно быстро поднимается вверх и становится похожим на шляпку белого 
гриба на 
черной ножке, утолщенной к земле. Я посмотрел на небо, где парили орлы, и 
увидел их 
медленно падающими вниз. Видимо, они были еще живы, вспышка лишь ослепила их и 
обожгла крылья. 
По ушам хлестко ударила взрывная волна, раздался громкий взрыв, напоминающий 
выстрел мощнейшего орудия, и по степи покатился гром... Орлов сначала 
подбросило 
вверх, потом они стремительно понеслись к земле. 
Через некоторое время динамик сообщил: "Разрешено выезжать на площадки!" 
Все торопятся к машинам. Вытягивается нестройная автоколонна, пыль столбом. На 
КПП 
нас не останавливают, но пост уже на месте - солдат в противогазе. Нам 
приказано 
надеть респираторы. 
Проезжая по Опытному полю мимо испытательных площадок, я не заметил чего-либо 
неожиданного. Словно опять на войне. Две пушки - на боку, с одного танка 
сорвана 
башня, другой горит. Самолеты с надломленными крыльями и оторванными хвостами. 
Что-то дымит в окопах. Но в эпицентре, там, где находился прицельный крест и 
стояли 
грузовики, разбросаны исковерканные и обожженные части машин. Ничто не горит, 
хотя 
даже вывороченные глыбы земли оплавлены, орудийная сталь почернела. Не нахожу 
ящиков с продовольствием и манекенов, которые стояли возле землянки. Сама она 
обвалилась, а все, что располагалось вне укрытий, уничтожено полностью. Скорее 
подальше от воронки! Нам уже машет солдат желтым флажком: убирайтесь из опасной 

зоны, высокий уровень радиации! 
В одном - двух километрах от эпицентра в котловане горят тюки с обмундированием.
 
Бочки с горючим разбросаны, резиновые резервуары, лежавшие на поверхности земли,
 
прорваны, горючее вытекло, но не воспламенилось, [50] образовалось большое 
керосиновое болото. А те резиновые емкости и тюки с обмундированием, которые мы 

присыпали тонким слоем земли, целехоньки. Этого я и ожидал. Земля предохранила 
их от 
высочайшей температуры и радиоактивной пыли. Надежно и просто! 
Упала цистерна, стоявшая на участке железной дороги, но рельсы и шпалы остались 

целыми. 
Офицеры успевают что-то записать в секретных тетрадях и просят меня замерить 
уровень 
радиации. Он достаточно высок: более сорока рентген. Нужно убираться подальше. 
Даю команду взмахом руки: по машинам! Меня не видят. Кричу, но в респираторе 
мой 
голос не слышен, пришлось снять его. Воздух прозрачен, пыли не видно, и 
натягивать 
маску на вспотевшее лицо не хочется. 
Мимо нас промчался на танке подполковник Орлов и еще кто-то из 
офицеров-москвичей. 
Орлов никогда не надевал противогаза. На голове панама, руки без резиновых 
перчаток. 
Он подъехал к брустверу воронки, соскочил с танка на землю и стал замерять 
рулеткой ее 
диаметр. Зачем? Это можно сделать позже, размеры воронки не изменятся. 
Кстати, поздней осенью, когда внезапно выпал снег, в эту же воронку, 
заполненную 
водой, влетел танк, но выбраться не смог. Два танкиста, промокшие насквозь, 
едва 
добрались до "Ша" пешком... 
Итак, атомное крещение состоялось! Вспомнил август 1941 года. На рассвете, 
после 
длительного пешего марша, наш 849-й артиллерийский полк подходил к переднему 
краю 
в районе станции Назия в шестидесяти километрах от Ленинграда. Еще не заняв 
огневые 
позиции, мы попали под бомбежку. Погибли два батарейца и ранены пять лошадей. 
Мне в 
то время было девятнадцать лет. По молодости я не придал серьезного значения 
тому, что 
ко мне подъехал на коне бывший учитель сержант Анатолий Рябцев и на полном 
серьезе 
сказал: 
"Поздравляю, товарищ лейтенант, с боевым крещением!" Само слово "крещение" 
исчезало из лексикона молодежи, и [51] я не только не сказал "спасибо", но даже 

проворчал: "Какое там крещение, если боя не вели, а потери уже понесл