монархии в своей статье „Вооружение Европы и Австрия“. — Вооружайтесь для 
решительного боя. Балканы мы должны приобрести. Нет другого средства для того, 
чтобы остаться великой державой. Для нас дело идет о существовании государства, 
об избежании экономического краха, который, несомненно, повлечет за собой 
распадение монархии. Для нас дело идет о том, быть или не быть. Наше тяжелое 
экономическое положение может быть улучшено только тогда, когда мы приобретем 
Балканы, как исключительно нам принадлежащую колонию, для сбыта нашего 
промышленного производства, вывоза излишка населения. Вооружайтесь, 
вооружайтесь! Приносите деньги лопатами и тачками, отдавайте последний грош, 
сплавляйте кубки и серебро, отдавайте золото и драгоценные камни на железо. 
Предоставляйте ваши последние силы на вооружение неслыханное, какого еще свет 
не видел, ибо дело идет о последнем решительном бое великой монархии. Дайте 
ружье в руки отрока и вооружайте старца. Вооружайтесь беспрестанно и 
лихорадочно, вооружайтесь днем и ночью, чтобы быть готовыми, когда настанет 
день решения. Иначе дни Австрии сочтены“. (Шапошников Б.М. Мозг армии). И далее 
в том же духе: „Пуанкаре в своей книге „Происхождение мировой войны“ пишет: „Ко 
всем политическим мотивам, которые толкали Австрию на рискованный путь войны, 
нужно прибавить и те финансовые затруднения, которые возрастали с 1912 года, 
благодаря вооружениям и повторным мобилизациям“. «16 декабря 1913 года, — 
продолжает Пуанкаре, — Дюмен, наш посол в Вене, писал нам: «Австро-Венгрия 
находится в тупике, из которого она не знает, как выбраться. Таким образом, 
ощущение, что народы двинутся к полям сражений, толкаемые непреоборимой силой, 
возрастает день ото дня... Мне кажется существенным отметить, что здесь 
пытаются приучить к мысли о всеобщей войне как к единственно возможному 
средству поправить финансы, которые пришли в полное расстройство после военных, 
правда, бесплодных, напряжений, которые делались за последний год“.
Когда слушается дело об убийстве, то принимается во внимание не то, кричал ли 
обвиняемый покойному «Убью!» по пьяной лавочке, а нечто более весомое. Например,
 показания свидетелей, отпечатки пальцев, трассологическая экспертиза. Так и с 
В. Суворовым. Он проваливает обвинение именно по основным пунктам доказательной 
базы (которые и громят антирезунисты). Позволю себе провести аналогию между 
событиями 30—40-х годов и хорошо знакомым большинству читателей фильмом «Место 
встречи изменить нельзя». Про Глеба Жеглова тоже можно сказать «но в главном-то 
он прав!» — у Ильи Сергеевича были побудительные мотивы для убийства Ларисы 
Груздевой, испортивший всех квартирный вопрос. Но внимательное рассмотрение 
обстоятельств дела, от «смятых стабилизаторами авиабомб» папирос «Дели» до 
времени футбольного матча, «подмывающих» показания соседа, заставило усомниться 
в незыблемости логической цепочки, выстроенной Жегловым уже в первый день 
следствия.



Глава 16.
Бессмертный подвиг. Война, которая была

Говоря о реальных событиях войны, Владимир Богданович пытается соблазнить 
читателя тайным знанием. Чтобы убедить массового читателя в правильности своих 
выводов, В. Суворов апеллирует к якобы известному ему тайному знанию, к «тайной 
истории», к секретным книгам в глубинах советских библиотек. Предполагается, 
что они содержат сокровенное знание, напрочь опровергающее доступные широкой 
публике мемуары и открытые научные работы:
«История, которую нам рассказывали, — это баллады для толпы, для широких 
народных масс, для непосвященных. А тут, за броневой дверью, за стальными 
решетками, за несокрушимыми стенами, за широкими спинами вооруженных автоматами 
часовых, за звериным оскалом караульных собак, за бдительным взглядом „Особого 
отдела“, защищенная допусками, пропусками, печатями, учетными тетрадями, 
инструкциями по секретному делопроизводству хранится совсем другая история той 
же войны». ( «Самоубийство».)
Воспетая столь высоким штилем книга Сандалова была переиздана без грифа в 1989 
году. Открываю страшную тайну: грифами закрывались и за спины часовых прятались 
работы, посвященные событиям 1942—1945 гг. Поэтому возникает простой вопрос к 
Владимиру Богдановичу: «Если в 1941 г. прятали „освободительный поход“, то что 
же скрывали в последующие годы?» Ответ на самом деле вполне тривиальный. Многие 
действующие лица операций и начального, и последующих периодов войны достигли в 
послевоенные годы вершин военной и политической власти и были не заинтересованы 
в широком освещении своей деятельности в 1941—1945 гг. В частности, Харьковская 
катастрофа 1942 года не в лучшем свете выставляет Н.С. Хрущева, а события лета 
1942 г. на Южном фронте — министра обороны Р.Я. Малиновского. Не самые ласковые 
слова имеются в закрытых работах в адрес главного маршала бронетанковых войск П.
А. Ротмистрова.
Были в охраняемых собачками трудах нелицеприятные и горькие строки о рядовых 
участниках боевых действий. Например, в «Сборнике боевых документов ВОВ. Выпуск 
33», повествующем о действиях мехкорпусов РККА в первые дни войны, есть такие 
слова: «Шофер автомашины 10-го автотранспортного батальона Ч. (В первоисточнике 
фамилия приведена полностью. — А.И.) бросил автомашину с бронебойными снарядами 
в то время, как танки были без бронебойных снарядов, явился в часть и доложил, 
что его машину разбомбили (Ч. расстрелян)». Я не думаю, что родственникам этого 
человека будет приятно читать такие слова. К сожалению, история тесно 
переплеталась с политикой, исторические работы писались бывшими сотрудниками 
ГлавПУРа, зачастую слабо разбиравшимися в вопросах тактики и стратегии.