нашего посла Николая Митрофановича Лунькова. Информирование посла о 
деятельности резидентуры не являлось обычной практикой, хотя исключения 
случались. На этот раз целесообразность доведения до посла сведений разведки 
вызывалась необходимостью тесного взаимодействия и координации усилий МИД, 
Министерства обороны, КГБ и ряда других советских ведомств. Можно было 
предположить, что Хрущев сочтет нужным затронуть в беседе с послом некоторые из 
пунктов норвежской по-
94
зиции, и незнание их поставило бы Лунькова в неудобное положение.
    Содержание телеграммы вызвало у посла сложные чувства. Он нервно 
забарабанил пальцами по столу. Дело в том, что он уже направил в Москву около 
десятка сообщений, в которые «тезисы Андерсена» вносили существенные поправки. 
Луньков спросил, не мог бы он лично ознакомить с этим материалом Хрущева сразу 
по его прибытии. Мы понимали положение посла, но пойти на это не могли. 
Во-первых, большую роль играл фактор времени, а во-вторых, нельзя было 
сбрасывать со счетов и то, что информация была получена сугубо конфиденциально. 
Отказ, конечно, не улучшил наши отношения с послом.
    Приведенный случай лишний раз свидетельствует о пользе личных контактов 
между представителями различных государств. Наверняка Андерсен знал, что я 
работал в резидентуре, но он никогда этот вопрос в беседах не затрагивал, 
внешне относясь ко мне как к дипломату.
    Во время визита Н.С. Хрущева задача разведки состояла в том, чтобы 
оперативно добывать надежные сведения, которые могли бы учитываться в ходе 
переговоров для личного доклада премьеру. Обычно функцию текущего 
информирования выполняет резидент, однако Александр Старцев, возглавлявший 
разведывательный аппарат в Норвегии, перепоручил это дело мне, сославшись на 
хорошее знание мною Норвегии и поручение Центра.
    Это было моей первой действительно крупной задачей, и я в полной мере 
ощутил бремя высокой ответственности. Попытался обобщить все самое важное из 
имевшихся и продолжавших поступать сведений, сформулировать их максимально 
четко и кратко и обратился к сопровождавшим Хрущева сотрудникам службы охраны 
согласовать, когда премьеру удобнее принять доклад. Мне сказали, что первый 
доклад должен состояться за завтраком на следующий день после прибытия.
    В назначенное время я направился в резиденцию Хрущева на полуострове Бюгдей.
 Начальник службы охраны Чекалов сразу же пропустил меня к нему. Хрущев сидел 
за столом и завтракал. Ни его супруги, ни министра иностранных дел Громыко с 
ним не было.
    Никита Сергеевич сразу начал называть меня на «ты». «Вот сижу тут и 
поджидаю тебя», — сказал он, как будто мы были старыми знакомыми. Он 
действительно видел меня, когда я переводил ему беседу с Ф. My, но вряд ли 
помнил. Мы находились в норвежской правительственной резиденции, где, возможно, 
имелись средства для прослушивания и фотографирования, поэтому докладные 
материалы были представлены в письменном виде.
    «Садись, позавтракай», — пригласил меня Хрущев. Я ответил, что уже 
завтракал.
95
    «Съешь хотя бы яйцо», — настаивал он. Желания есть яйцо у меня вовсе не 
было, и я вежливо отказался.
    «Тридцать лет меня убеждали не есть яйца из-за содержания холестерина, а 
теперь специалисты говорят, что яйца не опасны. Я их ем с удовольствием и тебе 
советую», — сказал он.
    Я понял, что сопротивление бессмысленно, и съел нехитрый продукт. Хрущев 
молча читал материалы доклада один за другим, не вынимая из специального 
полураскрытого чемоданчика, чтобы исключить фотографирование с потолка. У меня 
точно в таком же чемоданчике находились их копии, с тем чтобы пояснить что-то, 
если понадобится. Пока Хрущев пил чай, а я — кофе, все материалы были 
внимательно прочитаны, а кивки головой означали, что он понял информацию и 
согласен с оценками. Чтение заняло примерно полчаса.
    «Хорошо, — сказал он. — Все ясно. Спасибо». Он был достаточно 
дисциплинирован и не проронил ни слова, которое могло бы выдать содержание 
прочитанного текста.
    Доклад обобщал все собранное нами до приезда Хрущева. На следующий день я 
представил главе правительства записку о реакции в различных кругах Норвегии на 
первые результаты визита с оценками и прогнозами. Я уже чувствовал себя 
свободней, и встреча прошла успешнее, чем предыдущая. Хрущев поблагодарил за 
полезную информацию. Чекалов рассказал мне впоследствии, что Никита Сергеевич 
остался весьма доволен качеством разведывательных материалов, поскольку в ходе 
переговоров убедился в верности прогнозов. От имени Н.С. Хрущева он вручил мне 
наручные часы и миниатюрный радиоприемник.
    В числе других сопровождающих лиц я летал с Хрущевым в Берген. Все 
пассажиры — и наша делегация, и норвежцы, включая премьер-министра Герхардсена, 
— сидели в одном салоне. Верна Герхардсен подвела меня к Хрущеву и сказала: 
«Господин Хрущев, это — Виктор Грушко, которого мы хорошо знаем. Он наш добрый 
друг и достойный представитель Советского Союза, который много знает и во 
многом нам помогает». «Очень приятно, — ответил Хрущев, похлопав меня по плечу, 
— но я его уже давно знаю. Хорошо, что в нашем посольстве работают такие люди».
    Прямота и открытость Хрущева многим нравились, но у этой медали имелась и 
обратная сторона. Импульсивность, а зачастую и непоследовательность в поведении 
не украшали и, пожалуй, способствовали смещению его с постов в октябре 1964 
года. В Осло я был очевидцем одного из таких неудачных и неуместных экспромтов.