трезвомыслящие руководители нашей страны считали, что Советскому Союзу следует 
как можно раньше заключить торгово-экономические соглашения и установить 
деловое сотрудничество с отдельными странами Западной Европы еще до того, как 
интеграция в рамках ЕЭС зайдет слишком далеко. Через двустороннее 
взаимодействие и сотрудничество можно было бы усилить позиции СССР в Европе, 
влияние на ЕЭС. Но случилось так, что этот поезд от нас ушел, а если мы и 
успели на него, то вскочили лишь на ступеньку последнего вагона.
    В пропагандистских заявлениях советское руководство выступало против 
создания и укрепления ЕЭС, объясняя это тем, что объединенная Европа окажется 
«в кармане» у американцев, раскрывших над континентом «ядерный зонтик». 
Согласно таким оценкам, положение Советского Союза должно было измениться к 
худшему, так как ему предстояло противостоять опасному и сплоченному блоку НАТО 
с ЕЭС в качестве экономической опоры.
79
    Только позже стало очевидно, что сильная, объединенная Европа может стать 
противовесом США, что было в интересах Советского Союза.
    Независимо от того, существовала альтернатива европейскому единству или нет,
 можно было предположить, что это будет долговременный процесс, в котором 
различные государства, общественные слои и регионы будут остро соперничать 
между собой за наиболее выгодные для себя условия интеграции. Что-то вроде 
этого должно было произойти и в Норвегии, которая при рассмотрении вопроса о 
вступлении в ЕЭС взвешивала предстоявшие уступки в сфере национальных интересов 
с риском остаться на европейской обочине.
    Я знал, насколько сильны стремление к самостоятельности и национальное 
самосознание у жителей Норвегии, которая обрела независимость только в 1905 
году. Мне неоднократно доводилось видеть, с каким чувством собственного 
достоинства и патриотизма норвежцы празднуют 17 мая день своей конституции. Но 
известно также, насколько глубоко в социал-демократическом движении пустили 
корни интернациональные традиции. В беседах со мной Герхардсен подчеркивал, 
например, что членства в ЕЭС Норвегии не избежать. Это единственный путь 
обеспечения промышленного и экономического прогресса страны. Поэтому главная 
задача, отмечал он, состоит в сплочении в рамках Сообщества прогрессивных сил. 
Под ними он имел в виду прежде всего рабочее движение как глобальный фактор, не 
отделяя Октябрьскую революцию в России от социал-демократии в Скандинавии.
    С другой стороны, можно было понять и противников вступления страны в ЕЭС. 
Они боялись, что крупный европейский капитал устремится в Норвегию и, 
беспрепятственно лишив ее самых красивых уголков побережья, возьмет под 
контроль чистейшие лососевые реки, быстро превратив страну в помойку. Хотя 
норвежцы всегда прекрасно принимали туристов со всего света, они никогда не 
испытывали особого желания передавать что-либо в чужие руки.
    В противовес планам континентальной интеграции появилась идея 
скандинавского экономического сотрудничества — НОРДЭК, но Советский Союз не 
пришел в восторг и от нее, поскольку она затрагивала особый статус Финляндии, 
на котором я остановлюсь позже.
    Центр требовал от нас ответа на вопрос о будущих отношениях Норвегии с ЕЭС. 
Но сколько бы закрытых документов мои коллеги и я ни добыли, в них невозможно 
было найти однозначный ответ. Его попросту не существовало, и именно поэтому 
вопрос был вынесен на референдум в сентябре 1972 года.
    Летом 1971 года, во время отпуска, меня пригласил на беседу первый 
заместитель начальника ПГУ В.А.Крючков. Предполагалось,
80
что разговор продлится минут пятнадцать, но он затянулся на два часа. Говорили 
преимущественно о проблеме Норвегии и ЕЭС. Я рискнул высказать предположение, 
что очень незначительным большинством на референдуме будет принято решение об 
ассоциированном членстве в Общем рынке и что дальнейшее прояснение ситуации 
займет много лет. Время подтвердило этот прогноз.
    В процессе дебатов о членстве в ЕЭС появилась так называемая 
Коммунистическая рабочая партия (марксистов-ленинцев), новая левацкая партия, 
объединившая ряд колоритных фигур норвежского промаоистского движения. С их 
стороны раздавалась, пожалуй, самая острая критика в адрес Советского Союза. 
Центр поручил нам присмотреться к этой партии. Мы подготовили несколько 
информационных сообщений, которые представляли некоторый интерес и для наших 
синологов, потому что там просматривался китайский след. Нам удалось убедить 
Центр в нецелесообразности уделять этому вопросу сколько-нибудь серьезное 
внимание, поскольку у маоистов не было никаких шансов стать массовым движением 
в Скандинавии.
    Не представляла разведывательного интереса и Компартия Норвегии, но по 
совершенно другой причине. Разведка с определенного времени в соответствии со 
специальным решением ЦК КПСС строго руководствовалась принципом не вмешиваться 
в дела коммунистов, а лишь регистрировать наиболее интересные стороны их 
политики на основе официальных источников. В то же время Норвежская компартия и 
левые силы в целом находились под пристальным наблюдением наших оппонентов. 
Спецслужбы следили за каждым их шагом, прослушивали съезды, пленумы и совещания.
 Огромные деньги тратились на эту, в общем-то, бессмысленную работу. Мне 
запомнился такой эпизод. В 1967 году в Москве состоялось торжественное 
празднование 50-летия Октябрьской революции. На грандиозном банкете с участием 
представителей большинства компартий мира я оказался за одним столом с 
норвежским народным социалистом Финном Густавсеном. «Как ты думаешь, — 
наклоняется ко мне он, — сколько здесь сегодня агентов ЦРУ?» «Не знаю, но думаю,
 что много», — ответил я. Густавсен кивает головой.