узнал о сомнениях, которые высказывались норвежцами при принятии этого решения. 
Мы знали, что премьер-министр Герхардсен изначально был настроен весьма 
скептически к вступлению страны в Североатлантический альянс, но затем был 
вынужден принять иное решение и активно проводил его в жизнь. Напротив, министр 
иностранных дел Халвард Ланге и секретарь Норвежской рабочей партии Хокон Ли 
считались ярыми сторонниками США и приверженцами глубокой интеграции Норвегии в 
военную структуру НАТО. Не говорю уже о правых партиях Норвегии, которые 
безоговорочно выступали за тесное сотрудничество в рамках НАТО.
    С моей — и не только моей — точки зрения, цель наших политиков и дипломатов 
состояла в том, чтобы добиться добрососедских отношений с Норвегией, ее 
относительной независимости по отношению к НАТО. Мы, разумеется, не опасались 
нападения со стороны непосредственно Норвегии, но должны были считаться с 
реальной возможностью использования ее территории против нас, скажем, 
Соединенными Штатами и другими странами—членами Североатлантического блока. 
Стало очевидным, что для установления дружеских отношений с Норвегией 
необходимо проявлять уважение к ее политическому выбору и объективным интересам 
с точки зрения национальной безопасности страны. Когда Хрущев и Герхардсен в 
результате переговоров в Москве в ноябре 1955 года пришли к выводу, что именно 
такое положение отвечает интересам обеих стран, для нас стало особенно важно не 
провоцировать в дальнейшем Норвегию к более жесткой позиции. Определенных 
пропагандистских столкновений, конечно, избежать было невозможно. Но мы должны 
были показать соседям наше искреннее стремление выполнять решения, 
согласованные в Москве.
    Для Советского Союза как великой державы задача заключалась в извлечении 
максимальной пользы из отношений с маленькой Норвегией. Следовательно, мы 
должны были полностью воздерживаться от грубого нажима на норвежцев. 
Упоминавшийся мною выше Е.Беляков, который в то время был офицером советской 
внешней разведки под дипломатическим прикрытием, пренебрегал этим пониманием и 
действовал подчас довольно неуклюже.
    Он казался мне симпатичным парнем, очень общительным и способным, но не 
умел во время бесед расположить к себе норвежских дипломатов и 
правительственных чиновников. Причина была, видимо, в том, что Евгений, к 
сожалению, так и не приобрел глубоких знаний в области норвежской истории и 
политики безопасности. Как я впоследствии понял, он сделал слишком большую 
ставку на тех людей, которые выступали против членства Норвегии в НАТО, и был 
подчас недостаточно осторожным. Когда мы вместе встречались с
38
иностранцами, он вел себя деликатнее, чувствуя, возможно, что мой стиль имеет 
определенные преимущества. Во всяком случае, я вынужден констатировать, что он 
переходил допустимые для дипломата границы, для дипломата, обязанного защищать 
официальные внешнеполитические позиции своей страны.
    Белякову не удалось сделать в Норвегии карьеру ни в дипломатии, ни в 
разведке. Но отозвали его оттуда не из-за ошибок в работе, а из-за 
обострившихся отношений в семье. После возвращения в Москву он продолжал 
работать в подразделении разведки, не имевшем отношения к Скандинавии.
    Еще более типичным примером в этом отношении является посол Г.П.Аркадьев. 
Посол должен, разумеется, быть еще более корректным в высказывании своих точек 
зрения, чем рядовые сотрудники посольства. Он же по меньшей мере в двух беседах 
с Э.Герхардсеном пытался склонить его к мысли о целесообразности пересмотра 
вопроса о членстве Норвегии в НАТО, что было воспринято норвежцами как 
недопустимое вмешательство в их внутренние дела. Реакция премьера была 
однозначно негативной. В Москву был передан сигнал, что норвежское 
правительство испытывает нажим со стороны советского посла и находится в 
затруднительном положении. Эта информация была получена заместителем министра 
иностранных дел В.С.Семеновым, и руководство нашей страны приняло решение об 
отзыве Аркадьева за превышение полномочий.
    Проблема была непростой, поскольку Аркадьев пробыл послом в Норвегии всего 
около двух лет, но это лишь подтверждает, какое уважение Москва испытывала к 
позиции Э.Герхардсена.
    О том, как Аркадьева приняли по возвращении в Москву, рассказывал он сам. 
Позвонив В.М.Молотову, бывший посол сказал: «Ваш покорный слуга прибыл и ждет 
наказания». Министр немедленно пригласил его к себе, но усугублять наказание не 
стал. Аркадьева он знал со времен войны, когда тот работал в отделе США МИД 
СССР. Молотов сказал ему: «Мы, конечно, могли ограничиться выговором, но 
вынуждены были пойти на более решительные меры, чтобы разрядить обстановку. 
Предлагаю Вам стать послом в другой стране или поехать на работу в качестве 
заместителя Генерального секретаря ООН». Аркадьев выбрал последнее.
    В посольстве в Осло Г.П.Аркадьева сменил Михаил Григорьевич Грибанов, 
который, боясь повторить ошибку предшественника, вел себя очень осторожно и 
деликатно.
    Глава 4
    ВОСПОМИНАНИЯ О ШОЛОХОВЕ
     
    Мое увлечение литературой никогда не ограничивалось прочтением «правильных» 
произведений советских писателей. Меня интересовала разная литература: от Лиона 
Фейхтвангера, оправдывавшего в политическом ослеплении сталинские чистки 1937 
года, до Ильи Эренбурга — первого, по сути, диссидента. Я высоко ценил таких 
антиподов в поэзии, как бунтарь (в то время) Евгений Евтушенко и патриот 
Евгений Долматовский, с которым меня связывала многолетняя дружба.
    Но выше всех я ставлю человека и писателя Михаила Александровича Шолохова,