Александрович скончался.
      Больше я их не встречал.
      P . S .  При выезде из Швеции никто из троих от шведского подданства не 
отказывался, что в общемто соответствовало несовершенной процедуре оформления 
гражданства СССР. Интересно, воспользовалась ли Мария этим шансом после того, 
как государство ее мечты прекратило свое существование? Крушение идеалов для 
таких натур редко проходит бесследно.
      Другая Мария тоже была единственной дочерью у своих родителей, которые 
вознамерились спасти ее и уберечь от порочного влияния буржуазного шведского 
общества и не видели для нее будущего в этой стране. Такое будущее, свободное 
от наркотиков и распущенности, по их мнению, могло быть обеспечено только в 
Советском Союзе.
      Родители — шведские финны, коренные жители провинции Норботтен, были 
простыми рабочими, всю жизнь трудились и перебивались на скромную зарплату и 
никаких излишеств в быту себе не позволяли. Незадолго до того, как обратиться в 
советское консульство, они переехали в город Норртэлье, расположенный в 120 
километрах к северу от Стокгольма, и жили в двухкомнатной квартирке на пенсию.
      Ю. родилась в одной из ближних стран Дальнего Востока. 
      Дочь, окончив общеобразовательную школу, работала продавцом в универсаме 
«Консум» и вела довольно замкнутый образ жизни. Этому способствовали ее 
родители, следившие за каждым ее шагом и требовавшие, чтобы она нигде не 
задерживалась и сразу после работы возвращалась домой. Мария была послушным и 
спокойным ребенком, и никаких проблем в семье вроде бы не возникало.
      Решение эмигрировать в Советский Союз созрело у отца и матери после того, 
как они по линии общества дружбы «Швеция—СССР» съездили в туристическую поездку 
в Москву и Петрозаводск и вернулись домой, возбужденные увиденным. Сразу после 
этого они приехали в Стокгольм и попросились ко мне на прием, чтобы подать 
прошение о переселении в Советский Союз. В качестве местожительства они выбрали 
Петрозаводск, полагая, что, как финнам, им там будет легче адаптироваться.
      Я выпустил в них заготовленный заряд «терапевтического лекарства», 
полагая, что они передумают и воздержатся от своего скоропалительного решения, 
но отец с матерью продолжали на нем настаивать. Мария безучастно присутствовала 
на беседе и, казалось, нисколечко не интересовалась разговором и тем, что 
решается ее судьба. Она производила впечатление замкнутой, слегка заторможенной 
и не очень развитой анемичной особы, которую ничто вокруг не волновало. Она 
только согласно кивала, когда ктонибудь из родителей обращался к ней с 
вопросом.
      В общем, я сдался на их уговоры и приступил к оформлению документов. 
Воспользовавшись удобным предлогом, я выехал в Норртэлье, чтобы познакомиться 
поближе с семейством и образом их жизни. Отец и мать гостеприимно встретили 
меня дома, угостили чем могли и попросили ускорить оформление документов на 
выезд в связи с тем, что у Марии на работе появились проблемы: управляющий 
универсама предъявляет ей необоснованные требования, не дает прохода и грозит 
уволить с работы.
      Через несколько дней мать и отец приехали ко мне в Стокгольм и рассказали,
 что Марию таки уволили с работы под предлогом нарушения какихто правил и она 
временно устроилась посудомойкой в местную тюрьму. Все было бы хорошо, если бы 
к Марии не проявлял внимание один молодой заключенный. (Нужно, конечно, знать 
либеральные порядки в шведских тюрьмах, которые, по нашим меркам, вполне могут 
сойти за санатории или профилактории закрытого типа. Например, осужденный за 
шпионаж в пользу ГРУ подполковник Стиг Берглинг был на выходные отпущен к своей 
сожительнице домой, откуда он вместе с ней сбежал из Швеции и скоро после этого 
появился в Москве. Для других категорий заключенных порядки еще менее строгие.)
      Все необходимые документы между тем были уже отправлены в Москву, и я уже 
рассчитывал скоро получить оттуда ответ. Родители Марии чуть ли не ежедневно 
названивали мне в консульство, интересовались результатами своего ходатайства и 
рассказывали все новые подробности об отношениях дочери с заключенным. Молодой 
парень был осужден на несколько лет тюрьмы за участие в ограблении банка, и 
родители были в ужасе при одной только мысли о том, чему он может научить их 
дочь.
      Наконец пришел из Москвы положительный ответ. Секретариат Верховного 
Совета сообщал, что моим шведскофинским подопечным разрешено проживание в 
Петрозаводске и что местные власти предоставляют им двухкомнатную квартиру. О 
лучшем для них нельзя было и мечтать.
      Они уже давно потихоньку распродавали свои вещи, оформляли возвращение 
квартиры коммунальным властям города, поэтому сборы в дорогу были недолгими. Я 
общался в основном с родителями, и Марии давно уже — с тех пор, как она 
поступила на работу в тюрьму, — не видел. Отобрав у всех троих шведские 
паспорта, поскольку они им, как советским гражданам, были больше не нужны, 
выдал на руки так называемые свидетельства на возвращение. В этих 
свидетельствах говорилось, что имярек такой(ая)то возвращается на постоянное 
жительство в Советский Союз, и выражалась просьба ко всем пограничным властям 
пропускать их беспрепятственно и оказывать содействие как гражданам Советского 
Союза.
      Они попрощались со мной, чтобы на следующий день выехать через Финляндию 
в путь. Гдето через день мне позвонил в кабинет дежурный посольства и попросил 
подойти к городскому телефону. Звонок был междугородный, слышимость очень 
плохая, но, ко всему прочему, звонивший изъяснялся со мной на финском языке. Я 
сказал, что финским языком не владею, и предложил перейти на шведский.
      — Это свонят ис Финляндии, фернее, с финской краницы. Мне, пажалуста,