|
…Интересно, был ли Гордиевский уже тогда завербован? Думается, ответ
должен быть положительным.
…Процессу переваривания активно способствовали разнообразные и подаваемые
в неограниченном количестве горячительные напитки. «Лофтлейдир» не жалел денег
на угощение, пытаясь привлечь больше пассажиров на свой трансатлантический рейс.
Свой полет исландцы начали в Люксембурге, продолжили его в Дании и
Великобритании, по пути делали посадку у себя дома, а заканчивали свой путь аж
в НьюЙорке. Несмотря на такой длинный маршрут, в салоне самолета собралось не
более двадцати человек, и все они летели до Рейкьявика.
Очевидно, экипаж самолета решил взять реванш за пустой салон спиртными
напитками. Стюардессы выкатили несколько тележек с бутылками и распределили их
по местам болееменее кучного скопления пассажиров, чтобы забрать их уже перед
самой высадкой в Кефлавике. Сидевший рядом молодой человек после пары
«лонгдринков» вступил со мной в разговор, из которого он выяснил, кто я и
откуда, а я узнал, что он — норвежский студент, обучающийся по обмену с
Исландией в Рейкьявикском университете. Каким викинг был филологом, судить не
берусь, но виски и джин он держал великолепно. А ято, грешным делом, думал,
что это качество характеризовало исключительно одних вятичей.
К спиртному относится лояльно — пьет любые алкогольные напитки.
Норвежец — кажется, его звали Эриком — всю дорогу развлекал меня
рассказами о своих успехах у исландок, и, глядя на его довольно заурядные
внешние данные, я начал составлять о женской половине исландского населения
довольно нелестное мнение. Филолог хохотал гомерическим смехом над своими
шутками, и остальные пассажиры стали бросать в нашу сторону укоризненные
взгляды. Потом норвежец достал фотоаппарат и истратил на меня минимум полпленки,
старательно снимая со всех ракурсов. Последнее мне не понравилось, и я стал
смотреть по сторонам или прятаться за кресло, чтобы не попасть в объектив.
Я хорошо помнил советы, полученные в спецшколе: разведчик должен по
возможности избегать паблисити, чтобы не оставлять за собой никаких следов. Он
должен пройти по этому миру бесшумной и незаметной тенью, зарезервировав лишь к
старости единственную возможность скромно разделить неудовлетворенное
профессиональное тщеславие на какойнибудь встрече с молодым пополнением, на
которую высокое начальство, может быть, както соблаговолит его пригласить5.
На пути в Англию самолет попал в жестокий циклон, огромный фюзеляж
«боинга» трепало, как соломинку. Мы то и дело проваливались в воздушные ямы, и
меня сильно подташнивало. Эрик рассказал мне, что исландские летчики летают в
любую погоду и известны своей бесшабашностью и мастерством. Я, в отличие от
Эрика, не был наслышан о достоинствах исландских авиаторов и сидел как на
иголках, ожидая, когда же мы рухнем вниз. Гомерический хохот соседа звучал как
реквием на похоронах, но тем не менее я был благодарен Эрику за то, что он
помог скрасить мне бесконечно тянувшееся время и притупить страх за свою
молодую жизнь в самом начале разведывательной карьеры. «Слабительное для души»
не позволило нам с Эриком заметить короткую техническую посадку то ли в
Манчестере, то ли в Ливерпуле, а может быть, в самом Бирмингеме.
Ранним декабрьским утром самолет приземлился наконец в Кефлавике.
Кефлавик во время Второй мировой войны использовался союзниками в
качестве военновоздушной базы. Сначала на остров пришли англичане, а за ними —
американцы. После войны американцы так и «застряли» на ней, развернув свои
подразделения уже против бывшего союзника по антигитлеровской коалиции. (До сих
пор американцы так и не научились соблюдать меру в пользовании чужестранным
гостеприимством: куда бы их ни пустили, уходить они оттуда не собираются.)
Практически городок стал американской территорией, войдя в инфраструктуру НАТО.
Правда, поскольку на территории Исландии не было других аэродромов, американцы
позволили использовать Кефлавик в качестве гражданского аэропорта для
исландских авиалиний. Таким образом, в период «холодной войны» советским
гражданам, попадавшим в Исландию, предоставлялась уникальная возможность
легально находиться, пусть не долго и под соответствующим контролем, на
территории военной базы США.
За стеклом иллюминатора было хоть глаз коли. Прожорливому и кровожадному
волку Фенрису, по всей видимости, всетаки удалось обмануть самого Одина и
проглотитьтаки наше солнце6. Одинокие огоньки скудно освещали окрестность, не
давая возможности составить о ней ясное представление. Жиденькой струйкой
пассажиры потянулись к небольшому строению, оказавшемуся административным
зданием международного аэропорта. Американских военных видно не было.
Паспортные формальности продолжались недолго, иммиграционный чиновник без
всяких вопросов поставил в паспорт штамп о прилете и отпустил меня восвояси.
Через пять минут я в нерешительности стоял в небольшом холле, ожидая, когда ко
мне подойдет ктонибудь из посольства или резидентуры. Я сразу узнал «своего»,
как только он появился в дверях. Встречал меня сам резидент, немолодой уже
мужчина, отрабатывавший, по всей видимости, последнюю свою командировку.
— Борис Николаевич? Меня зовут Николаем Ивановичем. Поехали?
Я с радостью согласился, тем более что моего отца тоже звали Николаем
Ивановичем. Мы прошли к его машине. Вокруг было попрежнему темно, хотя по
московскому времени уже пора было светать. Отъехав от аэропорта, мы сразу
нырнули в густую мезозойскую темноту, прорезаемую ярким кинжалом фар. На
бледном фоне покрытого плотными облаками неба отражались причудливые холмы и
вздыбленные кучи неизвестной мне породы, будто оставленные поработавшим на
славу гигантским бульдозером.
Асфальт был великолепный, и «форд» бесшумно нес нас по какойто
обручевской Плутонии, правда лишенной малейшего намека на растительность.
|
|