Но тщетно слезы лью,
      Томлюся и вздыхаю!
      Навек я удален…
      …От берегов твоих!
      Так пел один датчанин на страницах рассказа Н.М. Карамзина, разлученный 
со своей родиной. Не менее горестные чувства испытывал и сам автор, покидая 
остров:
      «Море шумело. В горестной задумчивости стоял я на палубе, взявшись рукою 
за мачту. Вздохи теснили грудь мою. — наконец я взглянул на небо — и ветер 
свеял в море слезу мою».
      И ветер свеял в море слезу мою…
      …А «наружка» ПЭТ после возвращения с Борнхольма плотно села на мои плечи, 
чтобы не слезать с них до конца командировки.
      Что ж, искусство требует жертв.
      За весь период ДЗК ко мне прилипали люди определенного типа, и полностью 
отлипнуть от них я не смог до самого отъезда из страны.
      
Их нравы
      
     Qumodo vales?26
      
      Как бы я сейчас ни пытался, оглядываясь назад, анализировать пережитое 
глазами беспристрастного наблюдателя, все равно я не могу избавиться от чувства,
 что внутри меня живет и функционирует вполне самостоятельное и не всегда 
подчиняющееся моей воле то ли фильтрующее, то ли синтезирующее устройство. 
Читая книги моих коллег по профессии, я вижу, что и они тоже не вполне свободны 
от этого недостатка, а может быть, преимущества по сравнению с другими 
литераторами. Всетаки профессия накладывает отпечаток на образ мышления — от 
этого никуда не денешься. Треть столетия работы в разведке дает о себе знать.
      Изображая отошедшие в Лету события, описывая те или иные характеры и 
явления, невольно ловишь себя на мысли, что все это существовало не само по 
себе, а только служило в качестве своеобразных декораций, на фоне которых 
разыгрывался сценарий твоей оперативной пьесы. И ты сам, никудышний актеришка 
на подмостках копенгагенского театра действий, изо всех сил стараешься 
болееменее сносно сыграть свою роль, так чтобы зритель не заподозрил, что его 
«дурят», следишь, чтобы ненароком не отклеились усы или борода, чтобы не забыть 
сказать нужные слова и главное — в нужный момент. А если уж чувствуешь, что 
проваливаешься и в тебя вотвот полетят тухлые помидоры, стараешься сделать 
хорошую мину при этой подлой игре и не спеша, с достоинством уходишь со сцены. 
Не забывая сделать поклон публике.
      Разведчику, несомненно, приходится быть актером, он тоже играет свою роль 
— роль в общемто другого человека, и система перевоплощения Станиславского 
оказывается для него совсем не лишним средством, хотя разведка сама по себе — 
всетаки ремесло. Что бы там ни говорили мои коллеги, для разведчика важнее 
правильно пользоваться кулисами, нежели занавесом — аксессуаром, принадлежащим 
более чистой дипломатии. Оперативная работа, как правило, театр одного или двух 
актеров. Остальные вокруг них получают роль статистов, от которых тем не менее 
во многом зависит, как будет сыграна пьеса под названием «Двое на качелях». 
Впрочем, в любом ремесле бывают таланты, и тогда ремесло становится искусством. 
Хуже, если из ремесла пытаются делать науку. Становится невероятно скучно.
      Прошу прощения за такое длинное «лирическое» отступление и перехожу к 
делу.
      Итак, о Дании и датчанах. С точки зрения национального характера датчане 
— весьма посредственный материал для разведчика. Повторяю: с точки зрения 
разведки. Датчане прекрасный народ (плохих народов вообще не бывает). Они добры,
 гостеприимны, общительны, любознательны, трудолюбивы, снисходительны к чужим 
недостаткам, неутомимы, терпеливы, обладают чувством юмора, любят хорошенько 
повеселиться, выпить и поесть, хорошо живут и не мешают жить другим, но… они не 
умеют держать язык за зубами.
      Рано или поздно — чаще рано — они комунибудь «по секрету» поведают о том,
 что у них появился знакомый из советского посольства. Этот ктонибудь без 
всякого злого умысла вскользь упомянет своему приятелю о том, что Енсенто, мол,
 встречается с советским дипломатом. И тогда это известие начинает порхать по 
Копенгагену и непременно дойдет окольными путями до заинтересованного 
официального лица. Нет, датчанин не стукач и не ябеда, он не побежит 
докладывать о контакте с господином Григорьевым в контрразведку (что достаточно 
типично для его северного собрата шведа), он может, сам того не желая, просто 
спонтанно выболтать угнетающий его секрет близкому человеку.
      Тайна угнетает датчанина, у него есть внутренняя и неосознанная 
потребность делиться ею с другими. Любой секрет рано или поздно становится 
достоянием прессы, радио, телевидения или досужих слухов. Датская столица полна 
всяких слухов, и с информационной точки зрения усилия разведчика в конечном 
смысле компенсируются. Так недостаток национального характера диалектически 
переходит в достоинство.
      Датчане были когдато воинственны, а Дания считалась крупной европейской 
державой. Ну взять хотя бы национальный флаг страны: белый крест на красном 
фоне. Датчане называют его «Даннеброгом», и возник он отнюдь не за купеческим 
прилавком и не рядом с сохой земледельца, а на поле битвы. 15 июня 1219 года 
датское войско сражалось с некрещенными еще эстонцами, и язычники так стали 
наседать на христиан, что ряды последних заколебались. И тут на датчан снизошло