уха соотечественника более привычно, более располагающе?..
На этой же блокнотной страничке под телефоном Палёнова - Палена я обнаружил 
свою маловразумительную теперь пометку: "мавз. Гриб." Расшифровать ее удалось 
довольно быстро: "мавзолей Грибоедова". Но по какому поводу она возникла и как 
связана с моим венским знакомым, это я вспомнить не мог. Я напрягал свою память 
и так и эдак, я пускался на хитрость, отвлекался, а потом пытался вспомнить 
врасплох. Все безуспешно...
Я почти ничего не знал о человеке, который навел меня на след "Пересвета", и 
даже эта пустячная пометка могла бы о нем что-то рассказать.
Я промучился несколько дней, пока не приехал в гости к Павлу Платоновичу 
Домерщикову, и тот, к слову, предложил мне полистать прекрасно изданный 
фотоальбом "Старый Тбилиси". Вот тут-то на глаза попался фотоснимок мавзолея 
Грибоедова. Надгробие поэта венчала бронзовая женщина, припавшая к подножию 
распятия. Вспомнил!
Там, в клубе "Родина", Палёнов упомянул о своем не то деде, не то прадеде - 
герое Отечественной войны, на могиле которого поставлен тот же памятник, что 
украшает и мавзолей Грибоедова.
Звоню в Институт искусствоведения, без особой, впрочем, надежды узнать что-либо 
по "делу Палена". Задаю один-единственный вопрос: "Кто автор скульптуры на 
мавзолее Грибоедова?" После нескольких телефонных переадресовок получаю 
исчерпывающую справку: "Автор мемориальной фигуры известный русский скульптор 
Демут-Малиновский. В Москве имеются три авторских повторения этого памятника: 
одна копия в некрополе Донского монастыря, две другие - на Введенском кладбище".

Визит в Голицынскую усыпальницу Донского монастыря доставил лишь эстетическое 
наслаждение, и ничего более. Дева, припавшая к подножию распятия, как две капли 
воды походила на свой тбилисский оригинал. Однако оплакивала она некоего 
флигель-адъютанта В. Новосильцева, убитого в 1825 году на дуэли.
Еду в Лефортово, на Введенское кладбище, бывшее Немецкое. Обошел все аллеи, все 
тропинки, но нигде характерный силуэт монумента так и не попался на глаза. 
Неужели в Институте искусствоведения ошиблись?
Спрашиваю о памятнике пожилую женщину в черном служебном халате - не то 
привратницу, не то сторожиху.
- Есть такой, да только признать его трудно. Распятие-то злодеи спилили, а 
женщина осталась. От главных ворот по центральной аллее пойдете, там ее и 
увидите.
Я так и сделал.
На саркофаге красного мрамора бронзовая дева сжимала в руках спилок креста. Я 
не успел придумать достойной кары кладбищенским ворам, как в глаза мне ударила 
надпись: "Генерал от кавалерии Павел Петрович фон дер Пален"*. Так все-таки 
Пален! Не Палёнов, а Пален. И не француз, как мне казалось, а немец - фон дер...
 Подозрение на старшего артиллерийского офицера Ренштке пало во многом из-за 
его немецкой фамилии. Но мало кто знал на "Пересвете", что и баталер Пален тоже 
был выходцем из немцев. Если к Ренштке наведывался какой-то араб с чемоданом 
(то мог быть и коммивояжер с образцами товаров), то к Палену за два часа до 
взрыва приходили двое штатских. Вроде бы свои...
"В Порт-Саиде, - свидетельствует командир "Пересвета", - находился агент 
пароходного общества РОПиТ господин Пахомов, тип очень небольшого удельного 
веса, и еще каких-то двое русских, темные типы, избравшие себе знакомство с 
кондукторами и нижними чинами, пускаемыми на берег".
То, что агенты РОПиТа в Египте занимались по меньшей мере промышленным 
шпионажем, ни для кого не секрет**.
От промышленного шпионажа к военному путь короткий. Порт-Саид кишел 
разведчиками воюющих блоков, и перевербовка агентов была делом обычным. Даже 
если господин Пахомов состоял на службе русской разведки, его подчиненные по 
РОПиТу - двое братьев - могли работать на германцев. Встретив в одной из 
порт-саидских кофеен своего давнего знакомого кондуктора Палена, 
братья-ропитовцы могли повести такую игру: начали бы оплакивать молодую душу 
Палена, идущего на верную гибель в Средиземное море. Война-де кончается, 
бессмысленно губить сотни матросских жизней ради того, чтобы перегнать на Север 
ржавую, никому не страшную коробку. Было бы в высшей степени гуманно, если бы 
какой-нибудь смельчак сумел так повредить корабль, чтобы он надолго застрял в 
Порт-Саиде - до конца войны, тогда все остались бы живы.
При такой обработке Палена, когда речь шла не о диверсии на благо Германской 
империи, а о человеколюбивом деянии, участники сделки ничем не рисковали, если 
бы они открыто предложили Палену от имени его соотечественников солидный куш за 
подрыв крейсера. Деньги могли быть обещаны и в первом случае, как плата за риск.

Пален согласился. Он нашел способ подбросить "сигары"-воспламенители в бомбовый 
погреб носовой десятидюймовки. Не рассчитал только время взрыва, промедлив на 
час.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. "Шифрованная записка, посторонние на корабле, распущенность 
экипажа, доступность к погребам, вообще порядки, которых ни один капитан 
торгового, грузового парохода у себя не допустил бы, - писал Людевиг, - делали 
на "Пересвете" вполне возможным устройство взрыва со злым умыслом. Если 
предположить, что в задание, полученное германским агентом, входило не только 
утопить корабль наш, но и загородить Суэцкий канал, то картина будет ясна.
Адская машина, в виде часового механизма, имеющая, скажем, внешний вид 
термографа Ришара или барографа, приборов на военных кораблях обычных, с парой 
фунтов взрывчатого вещества и ударным приспособлением, была внесена на корабль