корабля. Не спасли линкор от гибели ни броневой пояс, толщиной четверть метра, 
ни "чертова дюжина" двенадцатидюймовых орудий, ни сорокакилометровая (22 узла) 
скорость...
Пока специалисты ломали голову над причиной взрыва, спустя полторы недели после 
гибели "Леонардо", по необъяснимому совпадению в один и тот же день (11 августа 
1916 года), с разницей в полчаса, прогремели взрывы на русском пароходе 
"Маньчжурия" и бельгийском "Фрихандель". Первый стоял в порту Икскюль, второй - 
у пристани в Якобстаде (Швеция). Оба судна, несмотря на пробоины, удалось 
удержать на плаву, и это помогло сразу же установить причины взрывов. И на 
"Маньчжурии" и на "Фриханделе" сработали "адские машинки". На русском пароходе 
взрывной заряд был заложен у левого борта на дне трюма, сзади переборки 
машинного отделения; на бельгийском подвешен на медной проволоке под трапом в 
двух метрах от машинного отделения. Взрыву предшествовало своеобразное шипение.
Странно, что обе эти диверсии не всполошили контрразведку стран Антанты: ведь 
взрывались-то корабли флотов, воюющих против Германии и ее блока. Воистину, 
пока гром не грянет...
Гром грянул 7 октября 1916 года в Северной бухте Севастополя. Взорвался 
новейший и крупнейший корабль русского флота - линкор "Императрица Мария"... 
Выше я уже упоминал о коварных германских "сигарах" и приводил донесение 
русского морского агента капитана 1-го ранга Беренса...
...Музыка за стенами архива давно смолка. С легким треском выскочил из кадровой 
рамки конец микрофильма...
Я вышел на набережную Невы, пересек Дворцовый мост и поднялся на подиум 
военно-морского музея. Надо было вернуть Ларионову его книгу. Андрея 
Леонидовича я нашел в запасниках - в закутке, выгороженном у окна высокими 
застекленными шкафами с моделями баркентин, шняв, фрегатов, соколев, галер, со 
старинными штурманскими приборами и прочими музейными редкостями. Ларионов 
сидел за столом, который служил еще его отцу. Он перетащил его сюда с верхнего 
этажа из бывшего отцовского кабинета. Я прикинул: отец и сын Ларионовы оба 
отдали музею ровно полвека...
На прощание я перелистал книгу еще раз и вдруг заметил то, что всегда 
проскальзывало мимо глаз: в списке использованной литературы под номером 19 
значилось: "Воспоминания Н.Ю. Людевиг ("Пересвет").
Вот как! Значит, матрос-охотник опубликовал книгу воспоминаний. Упустить такой 
факт! Пока я гонялся за призрачной зеленой папкой, меня поджидал где-то на 
библиотечной полке целый клад сведений о "Пересвете". И каких сведений - ведь 
книга написана не просто участником похода (что ценно само по себе), но и 
бывшим членом следственной комиссии.
Спрашиваю Ларионова, не попадались ли ему "Воспоминания", нет ли их в музее. 
Нет.
Звоню в Центральную военно-морскую библиотеку: "Нет ли у вас "Воспоминаний" 
Людевига?" - "Сейчас посмотрим... Нет. Такая книга у нас не значится".
Еду в Публичную библиотеку. Там, как в Ленинской библиотеке, всегда все есть... 
Увы, нет и там... Ладно, уж в нашей-то главной библиотеке наверняка есть. 
Отложим поиски до приезда в Москву.
Глава девятнадцатая
ОХОТНИК С "ПЕРЕСВЕТА"
Зал каталогов Государственной библиотеки СССР напоминает упрощенную модель 
гигантского мозга. В его ячейках спрессована память обо всем, что выходило 
из-под печатного станка со времен Ивана Федорова и до наших дней.
Ящичек на "Лю"... Есть Людевиг! И инициалы совпадают: "Н.Ю." - Николай Юльевич. 
Только название другое: "Буер. Описание и указание к постройке". 1929 год. 
Гидрографическое управление ВМФ РККА. Вот еще одна его же книга "Парусный 
спорт", только фамилия набрана с ошибкой: "Н.Ю. Людевич". Наверняка опечатка: 
ведь "г" и "ч" в письменном тексте легко перепутать.
Но где же "Воспоминания"? В каталоге не значатся...
И все же они должны быть! Ссылка в библиографическом списке сделана не от руки, 
набрана черным по белому: "Воспоминания Н.Ю. Людевиг ("Пересвет")". Ошибки быть 
не может. К тому же вот и каталожные карточки подтверждают - бывший матрос 
писал в тридцатых годах книги и издавал их.
Звоню в отраслевые библиотеки. Звоню в Военно-научную библиотеку Генерального 
штаба Вооруженных Сил СССР, в библиотеку Академии наук... Отовсюду - нет, нет, 
нет...
Последняя надежда - Всесоюзная книжная палата, эта штурманская рубка печатного 
океана... И "штурманская рубка" не смогла сообщить ничего утешительного: "В 
списках не значится". Неуловимая и с каждым отказом все более желанная книга 
снится мне по ночам, дразнит воображение, точно так же, как это было с 
"Авариями царского флота". Неужели ее выпустили таким мизерным тиражом, как и 
сборник Ларионова?
В поисках моих наступила затяжная пауза.
Весьма сомнительный родственник автора - пианист из светлановского оркестра 
уехал в Австралию на гастроли. Справка из отдела кадров Московской филармонии 
не внушала особых надежд: пианиста звали Петром Николаевичем Мещаниновым. Если 
он и в самом деле родственник матроса с "Пересвета", то уж наверняка десятая 
вода на киселе. Так что шансы отыскать "Воспоминания" Людевига сводились почти 
что к нулю...
Мой приятель - художник Геннадий Добров пригласил меня на зональную выставку, 
где показывалось несколько его картин. Там, за Москвой-рекой, бродя по огромным 
залам, я наткнулся на ничем не примечательный портрет сельского тракториста. 
Скользнув взглядом по авторской табличке, я глазам своим не поверил: "О.Н.