военным коллективом, а подводным в особенности.
- Вячеслав Алексеевич, случались ли на боевых службах подвиги в ординарном 
смысле этого слова?
- Все дело в том, что считать подвигом... Боевое патрулирование у берегов 
вероятного противника с термоядерным ракетодромом на горбу - само по себе 
подвиг, коллективный подвиг всего экипажа. Но подвиг, ставший нормой, перестает 
быть подвигом в глазах общества или большого начальства... Не так ли?
Вам нужны личности... В декабре 1984 года на боевую службу экстренно вышел 
подводный ракетоносец К-140. Командовать им был назначен капитан 1-го ранга 
Александр Николаевич Козлов, побывавший в тот год еще в двух "автономках". И 
хотя уже был приказ о его переводе в Москву, он вынужден был без отпуска (!) 
снова идти к берегам Америки, поскольку у молодого командира К-140 не было 
допуска на управление кораблем такого проекта. Козлов ответил "Есть!" и повел 
крейсер в океан. А через неделю его хватанул инфаркт миокарда. Дать радио и 
вернуться? Но тогда в стратегической обороне страны возникнет ничем не 
прикрытая брешь. Козлов принимает решение продолжать поход. На время его 
заменили капитан 2-го ранга А. Лашин, выходивший в море на командирскую 
стажировку, и старпом капитан 3-го ранга С. Егоров. Известно, как инфарктнику 
необходим свежий воздух, спокойная обстановка, зелень... Но где все это взять в 
стальном корпусе под водой? Корабельный врач давал дышать своему пациенту 
кислородом из баллончиков спасательного снаряжения, выхаживал как мог и как 
учили. Через несколько недель Козлов, невзирая на боли в груди, заступил на 
командирскую вахту. Об инфаркте сообщил по радио только за двое суток до 
возвращения на базу.
На мой взгляд, Александр Козлов совершил подвиг, не оцененный в должной мере. 
Чтобы не подводить флотских медиков - куда, мол, смотрели?! наградной лист на 
Героя Союза в Москву посылать не стали. А зря...
И вот я о чем еще думаю: Север делает нашу службу чище, чем она могла бы быть в 
иных климатических условиях...
Нам сегодня многого не хватает, того нет, другого... Но пуще всего не хватает 
нам гордости и достоинства. Да, мы бедны. Но только не надо винить в том наших 
стариков. Не надо их топтать. Мне не стыдно, когда мой батя, приняв 9 мая чарку 
за Победу, марширует на месте и поет: "Артиллеристы, Сталин дал приказ!" Он всю 
войну жег из пушек немецкие танки - четыре ранения, шесть орденов... Нельзя 
терять морального права смотреть им в глаза - живым и мертвым. Да, я беден, но 
я горд. И мне не стыдно смотреть в глаза своему внуку Славке. Ему шесть лет. На 
парадах мы вместе обходим на катере корабли. Он стоит со мной рядом в форменке 
с гюйсом, в бескозырке и отдает честь нашему флоту. И как бы не ругали нынешнюю 
молодежь, она идет нам на смену, и в ней есть свои Сергеи Преминины, свои 
неизвестные нам пока - до трудного часа - герои. Надо только смотреть, кому ты 
сдаешь свой пост.
* * *
Вся тяжесть ядерного противостояния сверхдержав легла на плечи прежде всего 
экипажей атомных ракетных подводных крейсеров стратегического назначения. Это 
явствует и из самого названия этих кораблей, и из сути их боевой службы - быть 
в постоянной готовности к ракетному залпу, где бы они не находились.
Поэт из моряков-подводников Борис Орлов сказал об этом так:
За нашей подлодкой - невидимый след.
Не будет ни криков, ни шума.
Возможно, вернемся, а, может быть, нет...
Но лучше об этом не думать!
Двадцать пять раз именно так уходил в моря адмирал Вячеслав Попов.
25 "автономок".
25 разлук.
25 затаенных прощаний с миром живых навсегда.
25 неведомых миру побед... И в общей сложности - восемь лет под водой.
Года не прошло, как он принял Северный флот. И вот такой удар на пике карьеры, 
на вершине всей долгой, честной и опасной службы...
Еду в штаб Северного флота. Понимаю, что Попову сейчас не до меня, не до бесед. 
Да и журналисты всех мастей допекли так, что газетный лист вызывает у него 
тошноту. Тем не менее адъютант командующего приглашает в кабинет. С трудом 
узнаю осунувшееся, резко постаревшее лицо, глаза красны от застарелой 
бессонницы. Адъютант забирает со стола пепельницу, полную окурков. В окне 
кабинета как всегда - корабли у причалов, авианосец на рейдовых бочках да 
нависший над морем в отлив острый нос мемориальной подводной лодки К-21 - 
"катюше" фронтовых времен... Но наш разговор о другой "катюше" - о К-141, о 
"Курске".
- Вячеслав Алексеевич, как вы узнали о том, что случилось с "Курском"?
- Я находился здесь, в своем кабинете в штабе флота, когда мне доложили, что 
"Курск" не вышел на контрольный сеанс связи. До того он должен был донести о 
проведении торпедной стрельбы. Обычной стрельбы практической торпедой. Никаких 
экспериментов с этой лодкой не проводилось...
Стрельба была запланирована на 11.30. В этот момент мы находились на "Петре 
Великом" в 30 милях севернее этого района, обеспечивая другую АПЛ.
Донесение от Лячина не поступило. Это насторожило, встревожило... Ну, ладно. На 
полигоне всякое бывает: ну не вышел на позицию стрельбы, не успел определить 
главную цель, неисправность практической торпеды... Короче, сам факт 
несостоявшейся атаки еще не давал повода предполагать самое плохое. В моей 
командирской практике тоже бывали случаи, когда я по тем или иным причинам не 
мог передать в эфир сообщение...