флот на Севере, и идею эту надо было поскорее развенчать, опорочить, похоронить 
раз и навсегда. Англичане с большой охотой предоставили свой старый линкор 
"Глория" для прикрытия русского судоходства на Севере: вот вам, пользуйтесь, 
только не заводите здесь свои дредноуты. Но "Глория" не справлялась с 
пиратством германских субмарин в Баренцевом и Белом морях. И когда отряд судов 
особого назначения под флагом контр-адмирала Бестужева-Рюмина все же вышел из 
Владивостока, англичане сделали все, чтобы он не дошел до Севера. Ведь именно в 
британских штабах разрабатывали секретные маршруты русских кораблей; кому, как 
не им, адмиралам королевского флота, державшим свои дредноуты от Суэца до 
Гибралтара, была известна истинная обстановка на Средиземном море: районы 
действия германских лодок, минные поля и прочие опасности. Как легко им было 
направить русские корабли между какой-нибудь заранее предусмотренной Сциллой и 
Харибдой!
У Бестужева-Рюмина хватило осторожности не идти по фарватерам, рекомендованным 
англичанами. На свой страх и риск он пересек Средиземное море, кишащее 
кайзеровскими субмаринами, там, где считал возможным, и благополучно прибыл в 
Кольский залив. Правда, это не спасло "Чесму" и "Варяг" от участи, 
приуготованной им британскими стратегами. Оба корабля вынуждены были уйти в 
Англию на ремонт и оттуда уже больше никогда не вернулись в строй. "Варяг" был 
продан на слом, а "Чесму" они превратили в плавучую тюрьму, перегнав ее во 
время интервенции в Архангельск. Там же переоборудовали ее в баню, приведя 
корабль в такую негодность, что вскоре он тоже пошел на лом...
Оставался "Пересвет". Он задержался с выходом на два месяца из-за докового 
ремонта в Японии. И потому, придя в Порт-Саид тогда, когда Бестужев-Рюмин 
благополучно избежал козней коварных союзников, попал в прочную сеть 
хитросплетений. Уж его-то англичане меньше всего хотели упустить из рук. Все 
складывалось в их пользу - и то, что броненосец, изношенный за поход, почти на 
месяц стал на ремонт, и то, что командир его, каперанг Иванов-Тринадцатый, был 
весьма пристрастен к спиртным напиткам, и даже то, что город наводняла 
германская агентура. Последнее обстоятельство и вовсе было на руку: что бы с 
"Пересветом" ни случилось, все можно было списать на происки немецких 
диверсантов. "Пересвет" был обречен.
Скажу вам вот что еще... В сорок шестом году я работал переводчиком в венской 
комендатуре английских оккупационных войск. Сошелся на короткой ноге с одним 
майором, который, узнав о моем увлечении историей "Пересвета", подарил мне 
прелюбопытнейший факт. Оказывается, перед войной этот майор служил в 
Александрии и лично участвовал в водолазных спусках на "Пересвет". Они 
осмотрели крейсер лишь спустя двадцать лет после того, как их просило об этом 
русское морское министерство. Разумеется, не для того, чтобы определить причину 
гибели. Их интересовали более материальные соображения: подводная часть 
"Пересвета" была обшита медью, а медь, как стратегический металл, перед войной 
сильно вздорожала...
Так вот, на удивление водолазов, крейсер вовсе не был занесен ни илом, ни 
песком. Он стоял на ровном киле с небольшим креном на левый борт. Края огромной 
бреши в районе носовой башни были загнуты кнаружи, вовне. А это значит, что 
взрыв произошел внутри корабля. Не было никакой плавучей мины! А что же было? 
Несчастный случай в артиллерийском погребе или злой умысел? Отвечаю 
определенно: злой умысел. Чей? Британцев. Каким образом его удалось 
осуществить?
- О, я вижу, мне удалось вас заинтересовать. Боюсь, рассказать все до конца не 
успею. Ваши соплаватели уже собираются.
Корабельные артисты, исполнив свою незамысловатую программу, складывали 
инструменты в футляры. Назавтра по программе визита наши артиллерийские катера 
принимали экскурсантов, и я предложил своему знакомому продолжить рассказ на 
борту штабного судна, где я жил вместе с коллегами.
Иван Симеонович пришел с первой же группой экскурсантов. Он принес с собой 
толстую кожаную папку, и мы устроились с разрешения дежурного по кораблю за 
столиком в кают-компании. Из кожаной папки был извлечен фирменный конторский 
бумагодержатель с блестящим пружинным зажимом. Все документы в нем были 
пронумерованы и разложены с любовной аккуратностью завзятого коллекционера. Он 
осторожно освободил один листок из-под зажима и положил передо мной.
- Читайте. Это показание, данное комиссии в Бресте комендором Медведевым. В 
день ухода "Пересвета" из Порт-Саида он стоял разводящим в карауле, охранявшем 
зарядный и снарядный погреба носовой башни главного калибра... Той самой, что 
взлетела на воздух. Это подлинник!
Последнее слово он произнес с той ликующей гордостью, с какой владелец собрания 
картин представляет шедевр.
Я пробежал выцветшие строчки, выведенные непривычной к перу матросской рукой. 
Смысл показания сводился вот к чему.
Стоя в карауле, комендор Медведев увидел, как мимо него по коридору левого 
носового каземата артиллерийский квартирмейстер* Пугачев пронес полированный 
деревянный ящичек с ручкой на крышке. Медведев остановил его и спросил, что и 
куда он несет.
- Не видишь, термограф несу, - ответил Пугачев. - Старший артиллерийский офицер 
приказали в выгородку тринадцатого погреба снести.
Как выглядит термограф - прибор, записывающий колебания температуры в зарядовых 
погребах, - Медведев знал еще по артиллерийской школе в Кронштадте. Но то, что 
держал в руках квартирмейстер, могло быть чем угодно, только не термографом. 
Глухой ящик без сетки и стекла закрывался глухой крышкой так же, как футляр 
швейной машины. Крышка была заперта на замок.