окном, телефонный звонок, тревога, тонет лучший корабль, палуба линкора, 
доклады - деловые, сначала спокойные и в общем-то обнадеживающие, потом все 
тревожнее и тревожнее...
Высокий, стройный красавец-адмирал стоял на юте тонущего линкора. На сыром 
осеннем ветерке его снедал жар. Пархоменко скинул шинель и бросил ее адъютанту. 
Труп лейтенанта так и поднимут потом вместе с адмиральской шинелью.
Он расхаживал по палубе, выслушивал доклады, отдавал распоряжения...
Море не подвластно адмиральским приказам. Оно рвется в отсеки, ломает переборки.
 Оно без труда находит такие лазейки, о которых не подозревали и создатели 
корабля; обходные пути возникали сиюминутно в ходе борьбы: кто-то не успел 
задраить люк, там сдала переборка, тут хлынуло из воздушной магистрали.
Стихия - слепая, безрассудная - овладевала сложнейшей машинерией корабля 
быстрее людей, она - без карт, схем и чертежей - мгновенно прокладывала себе 
дорогу в многоярусных лабиринтах линкора. Матросы сдерживали ее натиск в трюмах,
 а вода прорывалась над их головами, шла поверху, затапливая кубрики, коридоры, 
каюты, так что люди, знать того не зная, оказывались отрезанными водой со всех 
пяти сторон - сверху, снизу, справа, слева, спереди, и только сзади, за спиной, 
еще был выход. Но туда никто не оборачивался. Стояли как в бою - ни шагу назад. 
Что он мог сделать?
Корабля он не знал. То есть знал его тактико-технические данные, знал, как 
использовать их в бою, но лабиринты его подводных этажей-палуб, хитросплетения 
креновых, дифферентных и прочих трюмных магистралей он не знал, да и не обязан 
был знать. Его, строевого офицера, больше всего учили топить корабли - 
снарядами, минами, торпедами - и меньше всего - спасать их. Тут же 
развертывался бой, где флотоводческие знания комфлота были бесполезны. Он не 
мог, не имел права (по крайней мере внутреннего) отдавать какие-либо 
решительные указания, ибо не знал истинного положения вещей. Судьба корабля 
решалась внизу, под палубами.
"Мозг" линкора, как и каждого большого корабля, был разделен на два "полушария".
 Одно - главный командный пункт (ГКП) - вырабатывает боевые и тактические 
решения, другое - пост энергетики и живучести (ПЭЖ) - отвечает за внутреннюю 
физиологию корабля, за его самоспасение, непотопляемость и живучесть. Обе 
мозговые половины разнесены по разным "черепным коробкам": ГКП - на верхотуре 
корабля, в броневой рубке; ПЭЖ - упрятан в недрах корпуса; на "Новороссийске" 
он был размещен в основании фок-мачты. Туда сейчас стекались все доклады о 
затопленных помещениях, о путях проникновения воды, о задраенных дверях и люках.
.. Там в думных головах инженеров-механиков по-настоящему решалась судьба 
корабля, исход битвы за его живучесть и жизнь экипажа. Только их расчеты, 
советы, рекомендации могли питать адмиральские приказы. Только они, офицеры с 
молоточками на погонах, такие невидные в обыденной жизни и такие жизнесущие 
сейчас, могли придумать, как спасти корабль, что надо делать.
Комфлота ничем не мог им помочь. Положение его было в высшей степени 
драматичным. Фактически он стоял и ждал. Ждал докладов. Ждал неминуемого... Да, 
он мог вызвать аварийные партии с соседних крейсеров, отдать распоряжение 
буксирам, поднять на ноги весь флот, но и весь флот не мог остановить рвущуюся, 
бурлящую, пожирающую жизненное пространство линкора воду. Все решалось в низах, 
в подпалубных шхерах - у аварийных брусьев, подпиравших выгибающиеся переборки, 
у перекрытых клинкетов, у осушительных турбонасосов, в ПЭЖе, наконец, где три 
человека, три инженера, пытались решить неразрешимую задачу, - неразрешимую - 
это станет ясно потом, и, увы, уже не им, - а тогда начальник Технического 
правления флота инженер-капитан 1-го ранга Иванов, командир дивизиона живучести 
инженер-капитан-лейтенант Городецкий и оставшийся за "главного механика" 
линкора командир электротехнического дивизиона инженер-капитан 3-го ранга 
Матусевич ломали голову над тем, от чего задымился бы современный компьютер, 
ибо в его оперативную память надо было бы вводить множество неизвестных: точное 
место и площадь пробоины, скорость и массу поступающей воды, число незадраенных 
по каким-либо причинам дверей и люков, время, какое смогут выдержать давление 
хилые (алюминиевые) переборки... Самое скверное, что в ПЭЖе не было чертежей 
корабля; они остались в носу - в затопленном хранилище секретных документов. И 
как не хватало им там, в стальной капсуле ПЭЖа, человека, который знал корабль 
лучше, чем кто бы то ни было, - его "электромеханического хозяина", командира 
БЧ-5 инженер-капитана 1-го ранга Резникова.
Тем не менее в ПЭЖе шла напряженная мозговая работа. Несколько позже к ней 
подключился и флагманский механик одного из надводных соединений 
инженер-капитан 1-го ранга Бабенко, единственный, кто видел и кто смог теперь 
рассказать, что происходило в ПЭЖе.
Не моряки-"новороссийцы" виноваты в том, что линкор после отчаянной двух с 
половиной часовой борьбы с поступавшей водой все-таки опрокинулся. Действия 
экипажа по спасению корабля высокая Правительственная комиссия признала 
правильными и самоотверженными.
У каждой аварии, как принято теперь говорить, есть свои фамилия, имя и отчество.
 Всякий раз (за редким исключением), когда речь заходит о трагедии 
"Новороссийска", в этой печальной связи и всплывает имя вице-адмирала в 
отставке Виктора Александровича Пархоменко.
Я даже и не пытался разыскивать Пархоменко, полагая, что раз инфаркты и 
инсульты скосили в разные годы всех трех командиров "Новороссийска", старпома 
Хуршудова, помощника Сербулова, то нет в живых и человека много старше их 
годами.
И вдруг выяснилось, что он живет неподалеку от моего дома, в одном из 
московских островерхих небоскребов. Сколько раз я проходил мимо этого здания,