летние отпуска, стали тревожными и скорбными.
Горе проступало черными пятнами на белых стенах уютных домиков Корабельной, на 
лепных фасадах Большой Морской... Здесь живет боцман с линкора, там - 
искалеченный матрос, тут - семья погибшего офицера...
Дело мое пугало меня. Сотни "кинолент", на которые гибель линкора была снята с 
разных точек, разными объективами и на разных "пленках", были разорваны в 
клочья и рассеяны по всему городу, по всей стране. Я собираю их куски, монтирую 
эпизоды, отдельные кадры... Жуткие кадры! Но они должны быть выстроены в единую 
картину.
"В 1955 году я, Никантонов Александр Федорович, проходил службу при 
военно-морском госпитале в качества старшины катера. 28 октября заступил на 
вахту по проходной госпиталя.
В начале новых суток в бухте рванул взрыв, от которого вылетели стекла в наших 
корпусах. Я кинулся на госпитальный причал и увидел невдалеке притонувший 
линкор "Новороссийск", освещенный прожекторами кораблей. Вскоре стали поступать 
раненые. В операционной работал хирург Николай Кондратьев, который почти сутки 
не отходил от окровавленного стола, пока его самого не вывели в полуобморочном 
состоянии..."
Бывший командир 4-й башни главного калибра капитан
3-го paнга в отставке Владимир Николаевич Замуриев продолжает этот печальный 
рассказ в объемистом письме, присланном из Новороссийска. Он навсегда остался в 
городе, имя которого носил его корабль.
"Наша команда, одетая в химкомплекты, должна была выгружать погибших и 
укладывать их в складах на Инженерной пристани. Там же, в конце длинного 
помещения, были складированы около тысячи гробов увеличенного размера. Мы 
работали по 4-10 часов. Я доставал из карманов документы, зачитывал фамилии, а 
матрос, сопровождавший меня, записывал их в журнал. Если документов не 
оказывалось, я разрезал большими ножницами робу и искал подписи на тельняшках...

Затем стелили в гроб простыню, укладывали тело погибшего, накрывали его другой 
простыней и заколачивали крышку с прибитой новенькой бескозыркой. Помечали гроб 
регистрационным номером и приступали к следующему.
В тот день мы отправили на Братское кладбище 220 гробов. Их возили 6 автомашин, 
но порой и они не успевали со своими траурными рейсами.
На второй или третий день были организованы похороны 42 человек на городском 
кладбище Коммунаров. Гробы с телами погибших были вывезены ночью и уложены в 
братскую могилу. Могила была открыта. Наутро весь оставшийся в живых экипаж был 
выстроен по подразделениям в колонну по четыре - всего около 1200 человек - и 
во главе с командиром капитаном 1-го ранга Кухтой, старшим помощником капитаном 
2-го ранга Хуршудовым и замполитом капитаном 2-го ранга Шестаком направился на 
похороны. Колонна получилась длинная: если голова ее втягивалась в улицу 
Адмирала Октябрьского, то хвост был по другую сторону площади Революции - 
где-то у комендатуры. Горожане смотрели на нас поначалу с недоверием: ходили 
слухи, что, мол, экипаж погиб почти весь и что в колонну набрали подставных лиц.
.. Ох уж эти слухи! Но вскоре многие стали узнавать в наших рядах своих 
знакомых, родственников, да и потом линкоровцы всегда выделялись ростом - ниже 
175 сантиметров не брали. В общем, поверили и пошли следом.
Перед преданием тел земле был митинг. Мне запомнилось выступление помощника 
командира капитана 2-го ранга Зосимы Григорьевича Сербулова. Не скрывая слез, 
говорил он, как горько хоронить матросов, погибших не на войне, а в мирное 
время...
Он, прошедший всю войну на действующем флоте, не раз смотревший смерти в глаза, 
плакал по матросам, как по родным детям...
Позже было признано, что похороны организовали неправильно. Нужно было гробы 
открыть и переносить их на руках. А так снова поползли слухи, что в гробы клали 
по полчеловека. На самом деле только в два гроба были уложены останки четырех 
матросов, точнее, то, что от них осталось.
Мне пришлось выполнять еще одну нелегкую работу. Вместе с замполитом нашего 
дивизиона М.В. Ямпольским мы собирали адреса погибших и писали похоронки. 
Писали и письма родственникам - в день по 30-50 писем. Где-то через неделю нам 
разрешили сообщать в этих письмах, что все-таки произошло. Писали примерно так: 
"29 октября в 1 час 30 минут под линкором "Новороссийск", на котором служил Ваш 
сын, произошел взрыв. Корабль перевернулся и затонул, поэтому мы не можем 
переслать Вам его личные вещи на память. Такого-то числа его тело было найдено 
(или не найдено) и похоронено в братской могиле на Северной стороне.
Посмертно Ваш сын представлен к правительственной награде - ордену Красной 
Звезды".
Если были известны какие-либо подробности о службе и гибели сына, сообщали и их.
 Затем подробно разъясняли, какие льготы имеет семья погибшего: получение жилья 
в трехмесячный срок, на денежное пособие и прочее... Писали в военкоматы с 
просьбой оказывать помощь семьям "новороссийцев".
Ответные письма приходили нам мешками... Были среди них такие, какое прислала 
одна девушка: "Ты оказался подлецом. Обещал писать, а сам... и т. д.". Пришлось 
и ей написать, хотя она и не считалась близкой родственницей. Потом пришло 
слезное извинение.
Мы старались, чтобы никто из пострадавших "новороссийцев" не остался без 
внимания. В моей башне служил старший матрос - помощник замочного правого 
орудия. В момент взрыва он стоял с карабином на посту у гюйса, в носовой части 
линкора. Ударной волной его выбросило за борт. По счастью, он остался жив. 
Подплыл к якорь-цепи и стал звать на помощь. При этом оружие не выпустил из рук.