Противник продолжал атаки. Ему удалось просочиться в стык между танковыми 
соединениями генералов Катукова и Кравченко, фланги танковых соединений стали 
обнажаться. Ватутин бросил на участок прорыва резервное соединение генерала 
Черниенко и закрыл врагу путь на Обоянь. 
7 июля сражение продолжалось с нарастающей силой: к противнику подошли новые 
резервы. [184] 
Гитлеровцы сосредоточили на очень узком фронте 300 танков, поставив в голове 
атакующих десятки "тигров". (0пять атаки танков сопровождались массированными 
ударами авиации. Населенные пункты и высоты переходили из рук в руки. 
Одновременно противник усилил натиск на соседнем участке и, вгрызаясь в оборону,
 к 
исходу третьего дня битвы проник в глубину на 35 километров. 
Как ни тяжело было это признать, но Ватутин точно, правдиво донес о положении в 

Ставку Верховного Главнокомандующего. 
Ставка подтвердила свои требования: измотать противника на подготовленных 
рубежах и 
не допустить его прорыва до тех пор, пока не начнутся наши активные боевые 
действия на 
других фронтах. 
Это еще раз напомнило Ватутину, какую огромную ответственность несет он за 
исход 
битвы, за развитие дальнейших операций всей Советской Армии. 
Наступило 8 июля - четвертый день великой битвы под Курском. Манштейн хотя и 
добился некоторых территориальных тактических успехов, но всей глубины обороны 
не 
прорвал. План Манштейна срывался. После четырех суток битвы противник должен 
был 
овладеть Курском, а корпус СС на исходе четвертых суток едва приблизился к 
Обояни. 
Гитлеровцы снова пошли в лобовое наступление прямо вдоль шоссе на Обоянь. 
Фашистская авиация не только поддерживала атаки танков, но для того, чтобы 
проложить 
им дорогу, устроила на Обояньском шоссе бомбежку точно по конвейеру. Шесть 
часов 
непрерывно, стая за стаей, появлялись над шоссе немецкие бомбардировщики, 
обрушивая 
на оборону тысячи тонн бомб. 
Казалось, что все живое" будет сметено. Действительно, войска, оборонявшие 
шоссе, 
несли тяжелые потери. Но никто не оставил своих позиций, никто не дрогнул. 
Все время над полем битвы висели немецкие самолеты наблюдения, и вскоре удалось 

установить их назначение: они должны были срочно донести германскому 
командованию 
о начале отхода советских войск. Но все радиограммы с =тих самолетов сообщали, 
что 
отхода русских не наблюдается. Наоборот, в радиограммах немецких танковых и 
пехотных дивизий все чаще появлялись сообщения о потерях, о невозможности 
продолжать атаки, крики о помощи, тревожные сигналы о контратаках русских 
танков. 
[185] 
Радиограммы противника верно отражали действительность. Оборона не устояла бы, 
если 
бы была только позиционной, пассивной. Ватутин сочетал упорную, жесткую оборону 
с 
активными маневренными действиями. 
Противник, неся потери в лобовых атаках, все время искал лазейки, рокировал 
свои 
дивизии с фланга на фланг, метался с одного направления на другое. Ватутин 
непрерывно 
следил за происками врага, немедленно противопоставлял свои резервные части его 

обходившим частям, сковывая действия Манштейна. 
Когда противник, выбирая новые направления атак, сосредоточивал подавляющий 
перевес сил, Ватутин контрударами по флангам заставлял гитлеровское 
командование 
снимать с избранною направления десятки танков для прикрытия флангов и таким 
образом ослаблял ударные группировки врага. 
Сражение требовало от Ватутина предельного напряжения сил, тонкого понимания 
замысла противника, риска. Надо было маневрировать резервами, снимать части с 
менее 
опасных направлений, которые, в свою очередь, также могли оказаться под ударом. 

Ватутина можно было видеть всюду. Его машина появлялась в боевых порядках 
дивизий, 
проходила сквозь высокую рожь к передовым наблюдательным пунктам и снова 
мчалась в 
штабы армий. 
Обстановка на важнейших направлениях менялась так быстро, что, находясь в штабе