идут бронетранспортеры с пехотой. Пехоту подвозят в самую зону огня, и, 
выпрыгнув на 
землю, немецкие пехотинцы оказываются в положении, при котором им так же опасно 

бежать назад, как и ползти вперед. И они ползут. Ползут балками, полем, 
маскируясь за 
скатами, во ржи, просачиваясь к узлам сопротивления. 
Одновременно на атакуемых узлах сопротивления сосредоточивается артиллерийско-
минометный огонь. Сюда же пикируют вражеские бомбардировщики. 
Командующий фронтом разгадывает тактику врага. Враг пытается авиацией и 
"тиграми" 
уничтожить и придавить все живое на переднем крае обороны и в это же время дать 

возможность новым эшелонам танков с пехотой приблизиться и ворваться в глубину 
обороны, [179] затем он перенацеливает свою авиацию и "тигры" "а еще более 
глубокие 
объекты обороны и снова повторяет этот прием. 
Но планомерность этого натиска не всегда удается, и противник вынужден часто 
менять 
свою тактику. 
Он то совершает один лобовой удар, то чередующиеся фронтальные атаки, то при 
неудаче 
быстро отказывается от лобового (наступления и ведет разведку в поисках слабых 
мест в 
обороне. 
Натиск противника казался страшным, но наша оборона его одерживала и противник 
нес 
тяжелые потери. Сказывалась та подготовка, которую провели советские войска 
перед 
битвой. 
Ватутину было ясно, что надо выбить прежде всего "тигров" и "пантер" и нарушить 
этим 
устои боевых порядков врага. 
Гвардейские стрелковые дивизии держались героически, но Ватутин приказал им еще 

чаще контратаковывать врага, отсекать его пехоту от танков. 
Ватутин мог быть удовлетворен ходом боев. 
Враг не прорвал оборону, а вдавил ее всего лишь на 3-4 километра, заплатив за 
этот 
"успех" страшной ценой. 
Уже сгорело свыше 200 немецких танков, и черный дым долго пятнал голубое небо; 
свыше 200 "Юнкерсов" и "Мессершмиттов" догорало на курской земле, более 10 
тысяч 
фашистов лежало на ней мертвыми. 
Но на карте к исходу дня одна за другой появлялись все новые и новые цифры и 
обозначения: прямо перед центром обороны 200 танков противника, еще в одном 
пункте 
80 танков и там же, чуть поодаль, 50, на подходе к фронту с юга на север две 
огромные 
колонны - 172 танка и еще южнее 200 танков, на фланге обороты 100 танков. 
И еще... И еще... группы артиллерии, колонны танков, скопление пехоты не 
установленной численности. 
На горизонте возникли неясные очертания какого-то скопища строений, казалось 
даже, 
что это населенные пункты, крупные села. Но их не было на карге, а в 
стереотрубу, в 
сильный бинокль можно было разглядеть, что это огромное скопище танков, 
автомашин, 
самоходных орудий, штабных фургонов. 
Эти таборы медленно ползли к нашим позициям, грозя затопить их. Они надвигались,
 
прикрытые с воздуха массами истребителей. 
В сражение вступили более тысячи танков, массы пехоты и артиллерии противника. 
Отражая их натиск в первый день боя, Ватутин одновременно планировал ввод в 
сражение своих фронтовых резервов. [180] 
Как ни велики были потери противника, как ни героически дрались войска 
Воронежского 
фронта в первый день битвы, но решающая схватка была еще впереди. 
Неискушенный человек, наблюдавший деятельность Ватутина в сражении, мог бы 
подумать, что командующий войсками не так уж сильно влияет на ход сражения, что 

решают сражение войска. Это было бы глубоким заблуждением. 
Ход сражения, его развитие зависят как от войск, так и от их командующего, от 
силы его 
полководческого ума и воли. 
Внешне, например, кажется очень простым, неэффектным решение использовать 
танковые соединения в обороне, а после победы Воронежского фронта это решение 
признали верным. Но тогда там, на Курской дуге, в обстановке нараставших ударов 

гитлеровской армии все было во сто крат сложней и требовало от Ватутина чутья