руководства штаба массы прибывающих войск, потоки техники и боепитания, 
особенно 
при недостатке дорог, могли застопорить собственное движение, и тогда вместе 
четкого 
сосредоточения ударной группировки произошло бы вавилонское столпотворение. 
Большой опыт штабной службы позволил Ватутину сочетать роль командующего 
фронтом 
с ролью руководителя штаба. Это сочетание было характерным для всей 
деятельности 
Ватутина и в дальнейшем, на других фронтах. 
Создавая штаб, формируя ударную группировку своих войск, Ватутин одновременно 
глубоко и всесторонне изучал положение противника. Он оценивал возможность 
появления его стратегических резервов и состояние оперативных резервов перед 
Юго-
Западным фронтом. Тщательно изучал тактическое положение противника, сам ходил 
по 
траншеям, проползал через простреливаемое пространство до самого переднего края,
 
лично изучал оборону противника, искал ответа на вопрос, что ждет его войска с 
первого 
же часа наступления, где истинный передний край противника, как его атаковать. 
Ошибка в выборе рубежа атаки могла привести к тому, что снаряды во время 
артиллерийской подготовки обрушатся на пустое место, а наша пехота, поднявшись 
в 
атаку, нарвется на уцелевшую огневую систему противника. [96] 
Недостаточно сказать, что Ватутин изучал обстановку. Он врастал в нее и 
чувствовал себя 
как бы органически с ней связанным. Малейшая передвижка любой дивизии 
противника 
или прибытие на фронт новой, своей, советской дивизии молниеносно вызывали в 
Ватутине соответствующее ощущение возможного развития обстановки, того, что это 

повлечет за собой для Юго-Западного фронта и что потребует от него как от 
командующего фронтом. 
Глубоко понимая обстановку, Ватутин творчески оценивал стоявшие перед ним 
задачи.
* * * 
Непрерывно шли из глубины страны на Юго-Западный фронт направляемые Ставкой 
корпуса и дивизии. 
Они поднимались в лагерях по боевой тревоге и, погрузившись, мчались эшелонами 
к 
Дону. 
Даже самые осведомленные штабные работники не знали цели передвижения. 
Ориентируясь по станциям, мимо которых без остановки проносились поезда, 
солдаты 
определяли направление - к Дону. Но куда именно, зачем, никто не догадывался. 
Подходили к дальним прифронтовым станциям ночью, ночами совершали марши и ночью 

же переходили на плацдармы, маскировались, исчезали в земле. Труднее всего было 

укрыть танки и кавалерию, скрыть подвоз по открытой степи фуража, но и это 
удалось 
войскам. 
Ежедневно по несколько раз, как по расписанию, появлялись воздушные разведчики 
противника, и каждый раз у Ватутина сжималось сердце при мысли, что враг может 
разглядеть сосредоточение войск, разгадать замысел советского командования. 
В непроницаемой тайне сосредоточились массы войск и боевой техники. 
В те дни заморозки чередовались с ненастьем, днем под дождями мокли, набухали 
солдатские шинели, а ночью покрывались ледяной корой. Вскоре бойцы, ходившие к 
Дону за водой, заметили, что ледостав парализовал движенье лодок, понтонов. 
Связь 
плацдармов с северным берегом Дона прервалась. 
Бывая среди солдат, Ватутин видел, что бойцы понимают, как из-за отсутствия 
мостов на 
Дону возросла опасность для соединений, находившихся на плацдармах. 
С глубокой благодарностью думал в те дни командующий фронтом о солдатах, 
сержантах, 
командирах рот и батальонов, которые [97] своей организованностью и дисциплиной 

обеспечили сохранение величайшей тайны сосредоточения. 
Здесь возникало то невозможное в любой другой армии явление, когда существует 
органическая взаимосвязь командующего фронтом, солдата и офицера самого 
низового 
армейского звена. 
Ответственейшая проблема фронтового сосредоточения, от которого зависело 
определяющее начало битвы, решалась Ватутиным всей силой его дарования, опыта, 
образования. Одновременно с ним проблему решали и солдат, и командир роты, и 
командир батальона, соблюдавшие дисциплину, полную маскировку, проявлявшие 
сноровку и организованность. 
Ватутин подолгу беседовал с солдатами и офицерами.