глазам Татьяна Романовна поняла, что он не спал много ночей. 
Но голос Николая Федоровича был, как всегда, бодрый, движения энергичные, 
уверенные. 
За все эти дни и ночи, во время коротких разговоров по телефону, Татьяна 
Романовна ни разу не спросила мужа, как идут его дела, и сейчас не спросила, 
куда 
и надолго ли он уезжает. Таков уж был стиль их отношений - Татьяна Романовна 
никогда не вмешивалась в дела мужа и само собой установилось, что Ватутин о 
служебных делах мало говорил и вопросов ему не задавали. 
Николай Федорович отказался от ужина, предупредив, что внизу его ожидают. 
Ему хотелось задержаться, посмотреть подольше на спящих детей, но он на 
цыпочках подошел к кроваткам, тихонько коснулся горячей щечки дочери и 
потного лобика сына, взглянул на них так, как никогда не смотрел раньше: 
стараясь навсегда запечатлеть в памяти родные лица, отошел и обнял жену. 
Они прощались, сдерживая волнение. У двери, уже открыв ее, Ватутин 
приостановился и сказал: "Не волнуйся, Таня, мы еще увидимся, береги себя и 
детей". 
Татьяна Романовна тихо закрыла дверь и вернулась в детскую комнату. Она 
никогда не провожала мужа к поезду или к самолету. Так всегда казалось, что 
Николай Федорович уехал на службу и сегодня же вернется домой. Но на этот раз 
все было до боли ясно. И хотя плакала она тихо, Леночка проснулась и тоже 
заплакала, - жаль было маму, жаль, что не попрощалась с папой, которого очень 
любила. Проснулся Витя, но как мужчина, о чем ему часто напоминал папа, не 
стал плакать, только вначале не мог произнести ни слова от той же жалости и от 
досады на самого себя за то, что проспал папин отъезд. [64] 
...Как только машина, промчавшись по затемненным улицам Москвы, выехала на 
Ленинградское шоссе, Ватутин приказал шоферу идти с предельной скоростью, а 
сам, впервые почувствовав право отдохнуть, откинулся на сиденье и сразу же 
погрузился в глубокий сон. 
Час за часом бешено мчалась машина, спал Ватутин, с каждым .часом 
приближавшийся к фронту, но долго еще не спала его семья в тихой квартире на 
одной из самых тихих улиц Москвы. 
Вся жизнь проходила в эти часы в памяти Татьяны Романовны. Леночка чутьем 
дочери, душой чуткой девочки угадала, что маме дороги воспоминания, и ей 
захотелось говорить о папе. 
Все воспоминания Лена начинала словами: "А помнишь, мама, когда папа...", и 
рассказывала о том, что было "давным-давно": три или четыре года тому назад, 
когда ее, совсем маленькую, папа брал в театр на спектакли для взрослых. Брал 
потому, что Лена очень просила, он не мог отказать, да и сам не хотел 
расставаться 
со своей дочкой. 
Все считали, что папа очень строгий, даже суровый, но она, Леночка, знала, что 
папа ей никогда не откажет и не только потому, что она его любимица, а потому, 
что папа не может отказать ребенку, не может пройти мимо чужого горя и сам 
волнуется, когда дети плачут. 
"...А помнишь, до этого в Киеве, - продолжала вспоминать девочка, - мы шли с 
папой по Крещатику в воскресенье, на улице было много-много людей, а в витрине 
пассажа я увидела куклу с меня ростом". 
Леночка просила папу купить куклу, он отказывался, говоря, что Лена уже 
большая, ей нужны книжки, а не куклы, потом сдался с условием, что она сама 
понесет куклу домой. Оказалось, что нести куклу было ужасно тяжело, и Ватутину 
пришлось одной рукой держать руку дочери, а в другой нести громадную куклу в 
ярко-красном платье, с белыми волосами. Офицеры и солдаты при встрече с 
начальником штаба округа отдавали ему честь, понимающе улыбались, а генерал-
лейтенант впервые в жизни смущался при встрече с подчиненными. 
Ватутин действительно ни в чем не мог отказать дочке, и она связывала с отцом 
все свои детские дела. 
В парке, в том самом любимом Ватутиным парке, где летом было так много 
пышных, красивых роз, зимой устроили детский каток. 
Лена быстро научилась кататься на "снегурочках", а папа все не мог выбрать 
времени, чтобы посмотреть, как она катается. Все дни - и в будни и в 
праздники - он был в штабе или уезжал в войска, а возвращался домой поздно 
ночью. И тогда Лена решила не ложиться спать до приезда папы, чтобы все-таки 
показать ему, как она [65] катается. Она начала ему звонить с девяти часов 
вечера, 
звонила до одиннадцати, потом звонила Татьяна Романовна, а Ватутин не 
отказывался приехать, он только отпрашивался на час, на полчаса, потом еще на 
полчасика... В первом часу ночи генерал-лейтенант вышел с дочерью в парк. Уже 
погасли все фонари, но светила луна, белел снег, и Лена, радостная возбужденная,
 
оглядываясь на папу, скользила по затихшей аллее. В ту чудесную зимнюю ночь 
Ватутин вспомнил свои деревянные, но отличные, им самим сделанные коньки, 
вспомнил детство, о котором его часто расспрашивали дети и которое было так 
удивительно не похоже на их детство. 
Дочка становилась старше, ее дружба с отцом крепла, появлялись новые дела и 
заботы. Лене не всегда удавались задачки, а мама заставляла решать. Украдкой от 

мамы Лена пробиралась к телефону, шептала в трубку условия задачи; к счастью, 
папа все сразу понимал, даже угадывал сказанное шепотом и, если в эти минуты не