снизят 
темпы, что колхозницы и пожилые колхозники не отстанут от своих односельчан 
героев-
фронтовиков. 
Письма обсуждались во всех бригадах, их подписывали председатель колхоза, 
счетовод, 
кладовщик, бригадиры, передовые колхозники, родители лучших воинов-фронтовиков. 

Вышедший из глубин народа, всегда органически связанный с ним, Ватутин ощущал, 
что 
эта связь теперь становится еще более прочной, приобретает такую силу, которая 
вдохновляет его на свершение новых подвигов. 
К Ватутину шли поздравления и благодарности, но он относил их на счет партии, 
которая 
его воспитала, и видел в отчетах, письмах, благодарностях проявление великого 
единства 
народа и армии. 
Войска Ватутина были уже далеко за Днепром, а с берегов Волги, из Сталинграда, 
который они освобождали, шли вслед письма, сообщавшие о том, как возрождается, 
встает из руин город-герой. 
Среди писем были обязательства школьников-тимуровцев, помогавших семьям 
фронтовиков и инвалидам. И эти письма заканчивались обязательством учиться 
только на 
"отлично" и "хорошо". 
Жена фронтовика просила передать ее тяжело раненному мужу, чтобы он не 
отчаивался, 
что она примет его, если он даже вернется без рук и без ног, и обещала 
командующему 
фронтом, что будет беречь инвалида войны всю жизнь. 
Были письма людей, радовавшихся каждой благодарности Верховного 
Главнокомандующего, которую объявляли по радио войскам 1-го Украинского фронта. 

Люди писали Ватутину, что они видели его на экране в кино, считают теперь своим 

близким знакомым, поздравляли с Новым годом, желали победы и личного счастья. 
Дети фронтовиков, отдыхавшие в лесной школе, просили передать всем воинам - 
русским, украинцам, белорусам, казахам, узбекам и другим, что им хорошо живется 
на 
Урале в лесной школе. 
Дети украинских городов, эвакуированные в глубокий тыл СССР, благодарили за то, 
что 
войска 1-го Украинского фронта спасли их родных. 
И подписывались: "Ваши дети Коля, Зоя, Ростик, Беба, Алла, Шура, Галя, Витя, 
Женя, 
Света С. и Света М.". [241] 
Командующий фронтом улыбался, разглядывая "картину" боя, нарисованную Шуриком 
Пахомовым. 
Ватутин, сознательно посвятивший всю свою жизнь тяжелой профессии воина, 
радовался 
рисункам, где лодочка тихо плыла по небольшому озерку, а по небу летели 
красивые 
птицы. 
Ватутин принимал за высший долг свой удел, удел своего поколения сражаться во 
имя 
спасения людей, во имя будущего детей. 
Тепло становилось на душе командующего фронтом, когда он читал на обороте 
рисунка 
Вити Рыбакова: "Спасибо вам за то, что спасли моих дедушку и бабушку, тетю и 
маленького братика от проклятого зверя - фашиста", - и сердце генерала 
сжималось от 
горя, когда он дочитывал последние слова строки: "убившего моих маму и папу". 
Ватутин читал письмо матери погибшего летчика, которая посылала ему свое 
материнское благословение, и всем своим существом ощущал, что не было еще 
генерала 
более счастливого, чем советский генерал, участвующий в освобождении народов и 
утверждении радостной жизни, и что не было в истории веков более 
благословенного 
оружия, чем оружие Советской Армии, армии, борющейся за идеи коммунизма. 
В распоряжении Манштейна тоже были массы техники. Несмотря на беспримерные, 
даже 
во второй мировой войне, потери тысяч танков, орудий, машин, капиталистическая 
промышленность гитлеровской Германии и Европы еще давала армии неисчислимое 
количество вооружения. 
Манштейн, так же как и Ватутин, имел десятки дивизий, сотни тысяч солдат, 
обученных 
офицеров, опытных генералов, у него были пикирующие бомбардировщики и 
"мессершмитты", "ггигры" и "пантеры", масса минометов и другой смертоносной 
техники, и все же в столкновении с Ватутиным Манштейн был обречен на поражение. 

На полях войны столкнулись сын русского солдата, внук русского солдата,