вать свои 
соображения. Но командующий просто не считался с нами, а Мехлис начинал 
темпераментно возражать: не паникуйте, мол, попусту, не принимайте ложные 
маневры противника за истину, вы и сами видите, что подготовка к наступлению 
идет по плану, в середине мая мы начнем его наилучшим образом… Подготовка 
действительно не прекращалась, мало того, из Москвы пришла директива, 
обязывающая нас перейти в наступление».
 Войска Крымского фронта к этому времени имели более чем 2-кратное 
превосходство в численности пехоты и танков, значительное в артиллерии и 
примерное равенство в авиации.
 Поэтому и все нижестоящие инстанции мер к усилению обороны не принимали, 
боевое построение войск не изменяли, их командные пункты оставались на прежних 
местах, получаемые разведданные игнорировались, на «ложные маневры» немцев, в 
соответствии с полученными указаниями, никак не реагировали.
 «…ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад…»


* * *

 Рано утром 8 мая началась «Охота на дроф». Первым делом немецкая авиация и 
артиллерия уничтожили заранее выявленные командные и наблюдательные пункты и 
узлы связи, быстро и эффективно парализовав всю систему управления советских 
войск. [184] В первые же часы боя командующий фронтом, командующий 44-й армией 
и их штабы лишились своих «прямых проводов», радиосвязь же бездействовала. 
Попытки использовать подвижные средства связи (помните, как у Батова и Петрова 
направленцы «носятся по степи»?) оказались безрезультатными, так как в 
создавшейся обстановке посылаемые приказы или донесения либо вовсе не доходили 
до адресата, либо получались им с таким опозданием, что теряли всякий смысл. 
Уже к концу первого дня вражеского наступления штаб фронта фактически не имел 
понятия, что делается на его левом фланге. Вполне понятно, что войска, 
оказавшиеся без управления, не могли проявить должной устойчивости в обороне, к 
которой они и не готовились.
 30— й армейский корпус внезапным ударом на 5-километровом участке вдоль 
побережья Феодосийского залива преодолел противотанковый ров и, прорвав позиции 
63-й горнострелковой дивизии, продвинулся на глубину 7-8 км, достигнув района 
Арма-Эли. Позади пехоты начали выдвигаться танки. Сыграл свою роль и высаженный 
с моря десант. Как уже отмечалось, побережье не охранялось, и оказавшийся в 
тылу батальон застал русских врасплох. На северном участке к активным 
сковывающим действиям приступил 42-й армейский корпус.
 В этот же день, почуяв, что запахло жареным, Мехлис в одно мгновение 
превратился в «оборонца» и отстучал (просится — настучал) Верховному телеграмму 
следующего содержания:
 «Теперь не время жаловаться, но я должен доложить, чтобы Ставка знала 
командующего фронтом. 7-го мая, т.е. накануне наступления противника, Козлов 
созвал Военный совет для обсуждения проекта будущей операции по овладению 
Кой-Асаном. Я порекомендовал отложить этот проект и немедленно дать указания 
армиям в связи с ожидаемым наступлением противника. [185] В подписанном 
приказании комфронта в нескольких местах ориентировал, что наступление 
ожидается 10-15 мая, и предлагал проработать до 10 мая и изучить со всем 
начсоставом, командирами соединений и штабами план обороны армий. Это делалось 
тогда, когда вся обстановка истекшего дня показывала, что с утра противник 
будет наступать. По моему настоянию ошибочная в сроках ориентировка была 
исправлена. Сопротивлялся также Козлов выдвижению дополнительных сил на участок 
44-й армии».
 Сталина не могла обмануть такая неуклюжая попытка свалить с себя 
ответственность, и в ответ он телеграфировал:
 «Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего задела 
Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском 
фронте вы — не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, 
отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте 
ошибки командования. Вы вместе с командованием отвечаете зато, что левый фланг 
фронта оказался из рук вон слабым. Если „вся обстановка показывала, что сутра 
противник будет наступать“, а вы не приняли всех мер к организации отпора, 
ограничившись пассивной критикой, то тем хуже для вас. Значит, вы еще не поняли,
 что вы посланы на Крымфронт не в качестве Госконтроля, а как ответственный 
представитель Ставки.
 Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но вы не 
можете не знать, что у нас нет в резерве гинденбургов. Дела у вас в Крыму 
несложные, и вы могли бы сами справиться с ними. Если бы вы использовали 
штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, 
противник не прорвал бы фронт и танки не прошли бы. Не нужно быть Гинденбургом, 
чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца на Крымфронте».
 Катастрофы еще вполне можно было избежать, второе предварительное условие 
Манштейна еще не вступило в силу. [186] Обстановка к концу первого дня 
немецкого наступления позволяла организовать решительный контрудар во фланг 
30-му корпусу и восстановить положение. Ставка Верховного Главнокомандования 
потребовала от командования фронта срочно подготовить такой контрудар, 
использовав для этого все свободные резервы. Генерал Козлов приступил к 
подготовке, рассчитывая утром 9 мая силами своей северной и южной группировок 
нанести с двух сторон удары по вклинившейся группировке противника и выровнять 
фронт. С этой целью южная группа должна была сформировать «кулак» в составе 
четырех стрелковых дивизий, двух танковых бригад и двух танковых батальонов и 
сосредоточить его на рубеже Арма-Эли, гора Кабуш-Эбе. Сосредоточение этих 
соединений было закончено к 4.30 утра. Однако намеченный контрудар осуществлен 
не