ьников 
разведывательных отделов, двух артиллеристов, двух танкистов, двух командующих 
ВВС, двух заместителей по тылу. Одних только заместителей по двум фронтам 
набиралось до двенадцати человек. А ведь нам нужно было не только выслушать 
каждого, а и дать указания, проконтролировать их исполнение».
 Здесь же постоянно клубились представители Ставки, Генерального штаба, ГКО, 
направленцы и порученцы…
 Какой борщ, когда такие дела на кухне!
 Свой первый фронтовой опыт обобщил и генерал Чуйков. Размышляя об итогах 
оборонительных боев, он пришел к выводу, что ничего нового в тактике немцев не 
было:
 «Будь у нас в это время более глубокое построение обороны, да еще 
противотанковые резервы, можно было бы не только сдержать наступление, но и 
нанести большой урон противнику».
 Действительно, ничего нового для красных командиров в немецкой тактике и быть 
не могло. Просто немцы тактику досконально изучали и грамотно применяли, а 
русским учиться недосуг, они все постигали опытным путем, долго и кроваво. 
[501] Полтора года учились строить эту самую глубокую оборону, пользоваться 
радиосвязью, а также другим премудростям. Два года накапливали опыт правильного 
применения авиации. А вот искусство маневра так и не успели освоить — война 
закончилась.
 «…Немецкие танки не шли в атаку без пехоты и без поддержки авиации. На поле 
боя не заметно было доблести немецких танкистов, их смелости и быстроты 
действий, о которых писали зарубежные газеты».
 По Чуйкову если немецкие танкисты не ввязываются в безнадежный бой без 
поддержки пехоты и авиации, то это признак трусости. Вот если фронт теряет за 
две недели тысячу танков — вот это «доблесть». А какая «быстрота действий»! К 
слову, какие зарубежные газеты читал товарищ Чуйков, окончивший 2 класса 
сельской школы?
 «Немецкая пехота была сильна своим автоматическим огнем, но быстрого 
продвижения на поле боя я не видел. Наступая, немецкие пехотинцы не жалели 
патронов, но стреляли часто попусту… Передний край гитлеровцев, в особенности 
ночью, был прекрасно виден, он обозначался трассирующими пулями и ракетами всех 
цветов. Казалось, они либо боятся темноты, либо скучают без стрельбы». А еще, 
заметим, немецкая пехота была сильна своей великолепной подготовкой, 
способностью мгновенно освоить любой захваченный рубеж, умением маневрировать в 
наступлении и стойкостью в обороне.
 «…Наиболее четко работала в бою авиация противника. Связь и взаимодействие 
авиации с наземными войсками у противника были отработаны. Чувствовалось, что 
фашистским летчикам знакома тактика своих и наших наземных войск».
 Ну хоть что-то оценил по достоинству!
 «…Сегодня весь день авиация немчуры не давала никакого покоя, — писал домой 
советский пехотинец, — хоть зарывайся на 100-1000 метров, а достанет. Наших 
самолетов не видно было целый день, и это не только сегодня, но было вчера и 
будет завтра. Нет никакого сопротивления, что хотят, то творят с наземными 
войсками… [502] Ведь до чего дошло, что летчик из нагана бьет по пехоте, 
насколько они не боятся и как низко приземляются. Как не замаскируй окоп — все 
видит… Ой, сколько сегодня на нашем направлении было самолетов, это ужас, и 
главное то, что одна партия уходит, а другая приходит. Ну где наши самолеты, 
почему они нам не помогают?…»
 Основные потери немцы в это время несли не от воздействия противника, не от 
наших поспешных контратак, а от болезней, тепловых ударов и физического 
истощения личного состава.
 Тем не менее бои под Калачом показали, что «русские больше не намерены без 
борьбы отдавать территорию».
 Для продолжения наступления группе армий «Б» пришлось в очередной раз 
произвести перегруппировку сил. Войскам Хота противостояли 64-я и свежая 57-я 
армии, стало ясно, что без дополнительных сил 4-я танковая армия не сможет 
продвигаться дальше. Поэтому Паулюсу пришлось вернуть в нее 24-ю танковую и 
297-ю пехотную дивизии. Осиленной таким образом 4-й танковой армии 
предписывалось выйти на берег Волги в районе Красноармейска.
 Основные силы 6-й армии — 8 дивизий — перебрасывались на северный фланг и 
сосредоточивались для форсирования реки в самой восточной части излучины Дона у 
Вертячего. Задача армии состояла в захвате плацдарма и прорыве неприятельской 
обороны с выходом подвижными соединениями к Волге севернее Сталинграда. На 
острие удара находился 14-й танковый корпус, его северный фланг обеспечивался 
8-м армейским корпусом, южный — 51-м корпусом Зейдлица. На правом фланге армии 
24-й танковый корпус должен был занять плацдарм по обе стороны от Калача и с 
него силами одной 71-й пехотной дивизии наступать в восточном направлении.
 8— му авиакорпусу генерала Фибинга-126 самолетов, в том числе 30 истребителей 
и 59 бомбардировщиков — главными силами надлежало сначала поддерживать действия 
Зейдлица по захвату переправ, а затем — прорыв танкового корпуса Витерсгейма. 
[503]
 На усиление 6-й армии из резерва ОКХ передавался 11-й армейский корпус 
генерала Штрекера. Чтобы обеспечить прикрытие разрыва между группами армий «Б» 
и «А», достигшего 300 км, главное командование сухопутных войск выделило на 
Астраханское направление 52-й армейский корпус генерала Отта, который должен 
был, используя сеть опорных пунктов, контролировать участок Садовое, Элиста, 
река Маныч.
 По мнению генерала Ганса Дёрра, эти постоянные перемещения объяснялись тем, 
что у немцев не было резервов, Гитлер стремился успеть везде:
 «Верховный главнокомандующий не понимал, какую роль они [резервы] призваны 
играть;