недавней фронтовой свадьбой и, почти не раздумывая, дал свое "добро" и приказал 
кому-то срочно оформить соответствующие документы. Такое бесконфликтное 
разрешение, казалось, очень непростого вопроса, как мне потом рассказала Рита, 
объяснялось просто: она поставила в известность и мать, и начальника госпиталя 
о том, что собирается уехать к мужу на фронт, где бы он ни находился и чего бы 
это ей ни стоило. 

И вот в наших руках то ли отпускной билет, то ли предписание "убыть к новому 
месту службы в в/ч 07380". И буквально в этот же день без каких-либо прощальных 
церемоний Рита, собрав свои нехитрые вещички в рюкзачок, была готова к 
"свадебному путешествию в штрафбат". 

Пошептавшись о чем-то с матерью и братишкой и совсем накоротке расцеловавшись 
со своими девчушками-подружками, под одобрительные напутствия высыпавших из 
помещения госпиталя врачей, сестер и некоторой части раненых, Рита прощально 
помахала им рукой, и мы тронулись в путь на поиски попутной машины. Добравшись 
до какой-то железнодорожной станции, мы к своему удивлению узнали, что в 
сторону фронта уже ходят поезда. В товарном вагоне, под стук колес, прижавшись 
от холода друг к другу, мы поехали на запад, не представляя себе сюрпризов и 
финала нашего путешествия. Я постоянно сверял по карте, совпадают ли 
попадавшиеся названия станций с нужным нам направлением. К счастью, пока все 
совпадало. Где-то, не доезжая до Кутно, поезд встал, поскольку там железная 
дорога еще не была восстановлена. Далее мы добирались попутными автомобилями. 

Штаба батальона на прежнем месте не оказалось, он ушел уже вперед. Но сюда, к 
счастью, к тому времени добрался Ферманюк со своей небольшой автоколонной, и мы,
 уже сообща, получив сведения у местного военного коменданта о дальнейших 
пунктах следования штаба, отправились в путь. 

Судя по карте, где-то не очень далеко должна быть уже и граница Германии, 
логова того самого зверя, который три года терзал нашу советскую землю, и 
сейчас пришло время расплаты за злодеяния. И хотя мы много месяцев ждали этого 
момента, наступил он все-таки как-то внезапно. Переехав невзрачный мостик через 
не менее невзрачную речушку, мы увидели большой стенд с такой, кажется, 
надписью: "Вот она, проклятая Германия!" и сразу же за мостом, на повороте 
дороги бросился в глаза стандартный столб с уцелевшим еще немецким указателем: 
"Berlin...km" и привязанной уже кем-то из наших дощечкой с броской надписью 
по-русски: "На Берлин!!!". 

Проехали еще немного и вдруг перед въездом в какое-то селение увидели несколько 
стоявших машин и около них группу военных. Остановились и мы. Пошли с Ритой и 
Ферманюком узнать, можно ли ехать дальше. Подошли ближе и... остолбенели от 
страшного зрелища: поперек дороги уложены пять или шесть обнаженных людских 
трупов, среди которых были женщины, подросток и даже ребенок лет 6-7. Видимо, 
это была семья. Лежали они лицом вверх, строго в ряд, и их тела были вдавлены в 
землю. Судя по следам танковых гусениц, какой-то наш танкист таким образом 
отомстил Германии за фашистские злодеяния на нашей земле, а может и за погибшую 
от рук гитлеровцев свою семью. 

...Рита отвернулась, уткнулась мне в плечо, ее тело стало содрогаться в едва 
сдерживаемых рыданиях. Я отвел ее к нашим машинам и постарался успокоить. А она 
сквозь всхлипывания все повторяла: "Ну, зачем же так! Ну, зачем!!!". 

А в танкисте этом, совершившем такое злодеяние, подумал я, говорила, наверное, 
не просто ненависть, а злоба нечеловеческая, которую понять еще можно, но 
оправдать - нельзя! Конечно, война прошлась по каждому из нас тем самым, 
окровавленным немецким сапогом. Всякий знал и помнил, как эсэсовские живодеры и 
головорезы истязали женщин и детей, сжигали живьем и вешали, умерщвляли их в 
душегубках. Забыть этого нельзя и через века. Простить тоже. Но мы же не 
фашисты, нельзя же уподобляться им... 

Объехали мы это страшное место, сделав солидный крюк по целине. И долго еще 
молчали. Рита то и дело всхлипывала, а меня занимали воспоминания и размышления,
 ох, какие нелегкие. 

Да, конечно, мы ненавидели фашистов беспредельно. И высоту накала этой 
ненависти трудно было как-нибудь снизить, особенно когда вступили на землю 
врагов наших. Вспомнились и мои собственные слова, написанные в том же Кутно: 

...каждый потерял, кто дочь, кто сына, 

кто старушку-мать или отца 

и за этот произвол звериный 

мы клялись бить гадов до конца. 

Да, а теперь "вот она, проклятая Германия". Невольно считаешь это тем рубежом, 
к которому так долго и упорно стремились все мы, но до которого не довелось 
дойти многим и многим нашим воинам, сложившим головы далеко отсюда - в