Спал, по-видимому, недолго. Разбудила меня медсестра. Увидев ее, я понял, что 
снова попал в тот же медсанбат, где меня ставили на ноги после моего 
злополучного подрыва на мине ровно месяц тому назад, 26 июня. Вот такое 
совпадение и по времени и по месту. Будила меня уже знакомая сестричка Таня 
(помню, она была из Калинина), с которой во время моего первого пребывания в 
этом медсанбате мы развлекали раненых исполнением под гитару русских романсов. 
Помню, больше других нашим слушателям нравился тот, в котором пелось про 
каких-то чаек над каким-то озером. Все забылось, даже песня! Не забылись только 
бои, страшные, кровавые! 

...Радостно было сознавать, что попал в руки уже знакомых врачей, и сразу же 
родилась надежда, что с моим нынешним ранением они справятся так же успешно и я 
скоро смогу вернуться на фронт. 

На носилках меня отнесли в предоперационную, размещавшуюся в одном из классов 
небольшой школы или чего-то похожего на нее. Из другой комнаты доносились стоны,
 крики. Как оказалось, там была операционная. Из нее, перекрывая стоны раненых 
и голос врача, гремел отборный русский мат. 

Вскоре все стихло и оттуда на носилках вынесли укрытого с головой человека. 
Таня мне объяснила, что у него было очень тяжелое ранение, но его почему-то не 
брал наркоз. И то ли от передозировки его, то ли от тяжести ранения он 
скончался на операционном столе. 

Как я узнал потом, это был мой штрафник, летчик из дивизии, которой командовал 
сын Сталина Василий. В свое время этот Петухов много интересного рассказывал о 
своем комдиве. И я тогда не мог даже представить, что судьба когда-либо сведет 
меня с сыном нашего генералиссимуса. 

Следующим на операционный стол поволокли меня. Вспоминаю, как какой-то липкий 
страх овладел мною. Так не хотелось, чтобы и со мной произошло на этом столе то 
же, что и с моим предшественником. Именно здесь, а не на поле боя. Одно дело, 
если в похоронке напишут "погиб смертью храбрых в бою", а другое дело - "умер 
от ран"... 

Примерно такое же ощущение страха я испытал в обороне под Жлобином, когда 
впервые на какой-то лесной поляне, где не было никаких окопов, попал под 
артиллерийский налет немцев. Тогда мне казалось, что свист каждого подлетающего 
снаряда - это свист "моего" снаряда, который летит прямо в меня. И уже через 
несколько минут, казавшихся мне чуть ли не вечностью, единственным моим 
желанием было: пусть уж скорее прилетит именно "мой" снаряд и все будет кончено.
 Сознаюсь, что то был страх сильный, почти животный. Но ведь вся "хитрость" на 
войне - не отсутствие боязни, а умение преодолевать ее, подавлять в себе страх. 


Да и научился я различать свист или шорох мимо летящих снарядов, которым вовсе 
и необязательно было кланяться. Ну, а здесь, в медсанбате, проявился страх 
какого-то другого свойства и пропал он как-то сам собой. 

Теперь наступала уже другая страница моей фронтовой эпопеи, госпитальная. О ней 
я поведаю в другой главе. 

ГЛАВА 5 

Второе ранение. Побег из госпиталя. Чужой орден. Обед у ксендза. Новый комбат. 
Восстание 

в Варшаве. Выход на Наревский плацдарм 

...День светлый, в окна брызжет яркое солнце. Хирург - женщина, из-под маски 
видны только глаза и четкие линии тонких, с изломом бровей. Видимо, в 
медсанбате это новый человек, при первом моем пребывании здесь я ее не видел. 
Еще несколько человек в ослепительно белых (так показалось мне после 
многодневной пыли и не смывавшейся долго грязи и копоти на лице и руках) 
халатах раздевают меня, привязывают мои руки и ноги. Понятно, зачем: чтобы не 
брыкался во время операции. Не сопротивляюсь. 

Одна из сестер в маске, видимо уже немолодая, становится у изголовья и 
набрасывает мне на лицо тоже марлевую маску, а остальные снимают пропитанную 
кровью и уже подсохшую, уж очень массивную повязку, почти шепотом и беззлобно 
ругают того, кто ее соорудил. А я с благодарностью вспоминаю ту неумелую 
девушку-санитарку. Все-таки кровь она остановила! 

Сестра начинает понемногу лить эфир на мою маску, а хирург ровным, приятным 
голосом говорит: "Сейчас даем вам наркоз. Вы уснете и саму операцию не 
почувствуете. Так что будьте спокойны, расслабьтесь и начинайте считать: раз, 
два, три..." 

Какой-то бес вселился в меня, и я ответил: "Считать не буду. Делайте так!" Но 
постепенно, с каждым очередным моим вдохом голоса окружающих стали отдаляться.