Рокоссовский в своих мемуарах "Солдатский долг", "левое крыло Первого 
Белорусского фронта уперлось в огромные полесские болота". Там мы сменили в 
обороне на реке Выжевке какую-то часть, переброшенную на другой участок фронта. 


Наша 1-я рота встала на правом фланге батальона. Командовал ротой капитан 
Матвиенко Иван Владимирович, а его заместителем был энергичный, еще совсем 
молодой (всем нам, взводным, было тогда едва за 20 лет) старший лейтенант Янин 
Иван Георгиевич. Мой взвод именовался третьим и потому расположился на левом 
фланге роты. Справа от него занял оборону второй взвод 

во главе с лейтенантом Усмановым Фуадом Бакировичем 

("башкирином", как упорно он себя называл, и которого мы звали просто Федей. 
Первый взвод возглавлял лейтенант Дмитрий Иванович Булгаков. Оба они были 
старше на 2-3 года нас с Иваном Яниным. 

Несмотря на сравнительно долгий перед этим период формирования, наши 
подразделения были укомплектованы неполностью. Отчасти это объяснялось 
отсутствием в то время активных боевых действий в войсках фронта и, конечно же, 
в связи с этим - определенным затишьем в деятельности военных трибуналов. Да и 
"окруженцев" стало меньше. А участок обороны батальону был выделен довольно 
большой, и вместо уставных 8-10 шагов бойцы в окопах находились не ближе 50-60 
метров друг от друга. 

(По мере прибытия пополнения эти цифры, конечно, уменьшались.) 

У нас по штатному расписанию было положено по два заместителя командира взвода. 
Они назначались приказом по батальону из числа штрафников, которых мы с 
командиром роты предлагали. 

Одним из моих заместителей был назначен бывалый командир стрелкового полка, 
имевший более чем двухлетний боевой опыт, но где-то допустивший оплошность в 
бою, бывший подполковник Петров Сергей Иванович. В дальнейшем я не буду 
употреблять слово "бывший". Это, наверное, читателю и так понятно. Ведь 

у всех у них было какое-то прошлое, но какое будущее ждало 

каждого из них, этого никто не знал. А на стыке прошлого 

и будущего тогда были все мы и каждый день, и каждый час 

войны. 

Другим моим заместителем был проштрафившийся начальник тыла дивизии, тоже 
подполковник Шульга (к сожалению, не помню его имени), он и у меня отвечал за 
снабжение взвода боеприпасами, продпитанием и вообще всем, что было необходимо 
для боевых действий. И действовал умно, инициативно, со знанием тонкостей этого 
дела. 

Честно признаться, мне льстило, что у меня, еще малоопытного 20-летнего 
лейтенанта, всего-навсего командира взвода, в заместителях ходят боевые 
подполковники, хотя и бывшие. Но главным было то, что я надеялся использовать 
боевой и житейский опыт этих уже немолодых по моим тогдашним меркам людей. 
Одним командиром отделения мною был назначен майор-артиллерист, красивый, 
рослый богатырь с запоминающейся, несколько необычной фамилией Пузырей. Другим 
отделением командовал капитан-пограничник Омельченко, худощавый, с тонкими 
чертами лица, быстрым взглядом и постоянной едва уловимой улыбкой, третьим - 
капитан Луговой, танкист с гренадерскими усами, скорый на ногу. 

Моим посыльным к командиру роты, а заодно и ординарцем, в обязанности которого 
входила забота о своем командире, стал еще со времен Городца лейтенант, 
которого за его молодость (по сравнению с другими штрафниками) все называли 
просто Женей. Это был расторопный, везде и всюду успевающий боец. Он оказался в 
штрафбате из-за лихачества на трофейном мотоцикле: в одном селе, где находилось 
их ремонтное подразделение, сбил и серьезно травмировал 7-летнюю девочку. 

Нештатным "начальником штаба" (проще говоря - взводным писарем) был у меня 
капитан-лейтенант Северного флота Виноградов. Он прекрасно владел немецким 
языком, но, как ни странно, именно это знание языка противника и привело его к 
нам в ШБ. Будучи начальником какого-то подразделения флотской мастерской по 
ремонту корабельных радиостанций, он во время проверки отремонтированной рации 
на прием на разных диапазонах наткнулся на речь Геббельса. И по простоте 
душевной стал ее переводить на русский в присутствии подчиненных. Кто-то донес 
об этом то ли в Особый отдел, то ли в прокуратуру, и в результате получил 
Виноградов два месяца штрафбата "за пособничество вражеской пропаганде". 
Конечно, законы военного времени были очень строги и это естественно. Но здесь 
сыграла роль, скорее, не строгость закона, а господствовавшие в то время 
"стукачество" и гипертрофированная подозрительность некоторых начальников. 
Тогда от этого больше пострадало людей случайных, допустивших самые