Ну, а как шла подготовка к тому, что потом назвали Берлинской операцией, как 
прошло само форсирование Одера и что за всем этим последовало, я расскажу в 
следующей главе. 

Глава 10 

Впереди Одер и Берлин. Беременность Риты. С кем идем в "последний, решительный 
бой". "Старик" Путря, анекдотист Редкий. Форсирование Одера. Бой на плацдарме. 
Гибель бывшего летчика 

Смешного. Последнее ранение. Рита в госпитале 

Сосредоточились мы после долгого и утомительного марша в какой-то, километрах в 
шести от Одера, аккуратной немецкой деревеньке, в основном застроенной 
каменными двухэтажными зданиями. Жителей в ней не осталось, успели все удрать 
за Одер, хотя разрушений в деревне не было видно. Побросали немцы все: и мебель,
 и застеленные перинами кровати (пышные перины - обязательный атрибут любого 
немецкого жилого дома), и разнообразную кухонную утварь. 

Разместились в общем уютно. В одном доме (комнаты 3-4) поместились все офицеры 
роты. Одну комнату заняли мы с Ритой, другие - мои взводные офицеры, старшина и 
ротный писарь... 

Хозяйственники рядом с нашим домом быстро организовали офицерскую "столовую" 
по-батурински. К нам с Ритой на второй этаж постоянно стали доноситься густые 
кухонные запахи, к которым она относилась весьма разборчиво. У нас уже не было 
сомнений, что все идет своим чередом. Какое-то ранее неведомое чувство родилось 
во мне. Ритино состояние стало настолько общеизвестно, что в "столовой" ребята 
часто откладывали свои порции вкуснейшей селедки для нее. 

Наш батальонный доктор Степан Бузун зашел как-то к нам и напрямик объявил, что 
в связи с беременностью он категорически исключает работу Риты на передовой и 
она впредь будет по мере сил своих только помогать ему в батальонном медпункте, 
и что это его решение согласовано с комбатом. 

Когда мы освоились в этой деревне, определились, где штаб, где жилье комбата, 
заметили, что в его доме мелькает женщина. Подумалось, не пригрел ли он чудом 
оставшуюся немку. Это была довольно полная, небольшого роста, дебелая женщина с 
несколько припухлым, но не лишенным приятных черт лицом. Как оказалось, это 
была жена Батурина. Не какая-нибудь "временная", а самая настоящая, законная 
супруга. Как удалось комбату ее "вытребовать" из России, не знаю, но она не 
была ни солдаткой, ни, тем более, офицером. 

Мы знали, что у многих командиров высокого ранга жены, не будучи военными, 
делили фронтовой быт и фронтовые опасности со своими мужьями. Многие видели в 
машине маршала Рокоссовского известную киноактрису Серову... Уже потом, после 
войны, я узнал, что и жена генерала Горбатова была с мужем. Ну, а условия, в 
которых находился наш комбат, когда батальон воевал только поротно, тоже 
позволяли держать ему при себе свою половину. Да и мне стало как-то комфортнее: 
теперь уже не только мы с Ритой были предметом зависти некоторых офицеров. А 
Батурин к нам стал относиться заметно мягче. 

Между тем формирование и подготовка роты шли своим чередом. Мы все понимали, 
что форсирование последнего крупного водного рубежа гитлеровцев, прикрывающего 
их столицу Берлин (а другой задачи мы не предполагали и были правы), станет 
"последним и решительным боем", так как едва ли после выполнения этой задачи 
нам достанет еще сил с боями дойти до Берлина. 

И может быть потому я подробнее остановлюсь на характеристиках людей, с 
которыми мне предстояло идти в этот последний, смертельный бой. 

Как я уже говорил, пулеметный взвод при моей роте снова формировал Георгий 
Сергеев, ему помогал другой взводный этой же пулеметной роты старший лейтенант 
Сергей Сисенков. Я уже раньше много писал о Жоре Сергееве, о его характере. В 
бою, казалось, он находил самые опасные места и лез в них потому, что там его 
появления никто не ожидал. И в этой его нелогичности была высшая логика 
выживания на войне. Он был не бесшабашен в своей смелости - она держалась у 
него на трезвом расчете и уверенности, на тактической грамотности. Под стать 
ему были и его коллеги-пулеметчики, оба Сергея Сисенков и Писеев. Вернее, они 
во всем старались подражать Георгию, не все им, правда, удавалось, но чаще 
всего их поступки были продиктованы именно этим. 

И я рад был снова чувствовать надежное плечо Сергеева. 

Взводным и на этот раз у меня был известный уже читателю Жора (Георгий 
Васильевич) Ражев, в последнее время ставший каким-то нервным, вспыльчивым и не 
сразу приходящим в нормальное состояние. Заметным стало и его влечение к 
спиртному, что вызывало иногда определенные трения между нами. Это заставляло 
меня все чаще прибегать к своим командирским мерам и к раздумьям о смысле