То, что он сообщал о фальшивых банкнотах, полностью совпадало с имевшимися у 
нас сведениями.

Я доверял Сумарокову и верил в его побег примерно в течение года. Что касается 
Зиверта, то он до конца был непоколебим в своей вере и в Сумарокова, и в 
подлинность его документов.

Я перестал доверять ему в 1926 году по следующим причинам. Одновременно с 
Сумароковым из посольства в Вене бежал красный дипломат Ярославский. Через 
несколько дней после побега он был отравлен большевиками в Мейенсе. Между тем 
никаких покушений на жизнь Сумарокова не было, хотя он и заявил, что большевики 
пообещали своим агентам три тысячи марок, если те обнаружат место его 
пребывания.

Не меньший интерес представляет сравнение с делом Матиняна в Париже. Обоих 
сопровождал Раковский: одного — в Берлин, другого — в Париж. Оба имели 
фальшивые паспорта, выданные им в Москве, оба бежали осенью 1924 года якобы для 
того, чтобы отомстить большевикам. У Сумарокова — его настоящая фамилия Карпов 
— был паспорт на имя представителя одной из знатнейших фамилий России, у 
Матиняна — тоже на имя аристократа, князя Аргутинского. Сумароков продал целые 
корзины документов, Матинян продавал их чемоданами, Оба предали большевиков под 
самым их носом, продолжая в то же время поддерживать с ними отношения, и, 
несмотря ни на что, оставались живы.

Один должен был, по-видимому, выявлять белых в Берлине, другой — в Париже. Ни 
на Сумарокова, ни на его предполагаемого коллегу известие о судьбе Ярославского 
не произвело большого впечатления. Они были целиком поглощены добыванием денег 
и выдавали горы информации, чтобы доказать Зиверту свою лояльность.

Цель и задача большевиков была достаточно ясна. Дружиловский исчерпал себя, и 
они нуждались в новой приманке. Поэтому и позволили Сумарокову инсценировать 
побег, предоставили ему устаревшую, бесполезную информацию и продолжали 
снабжать его таковой. То, что он выдал, не имело никакого значения, гораздо 
важнее было выманить противников большевизма, спровоцировать их и добиться их 
выдворения. Сумароков прекрасно подходил на эту роль. Он был сдержан, знал, как 
завоевать доверие людей, и многие русские, которые за версту могли распознать 
большевистскую провокацию, принимали его за честного человека и обсуждали с ним 
самые сокровенные вопросы.

Зиверт был очень полезен Сумарокову, поскольку был вхож в круги, включая прессу,
 не доступные русским, и к тому же был доверчив по характеру.

Сумароков оказался послушным орудием, марионеткой в руках ОГПУ. В соответствии 
с полученными приказами и благодаря личным качествам он прекрасно приспособился 
к Зиверту и завоевал его доверие, предоставляя информацию о людях, которых 
Зиверт считал врагами. Я не был знаком с Сумароковым в те дни и только 
несколько недель спустя ознакомился с его материалами. Они оказались 
написанными стилем, на который Сумароков не был совершенно способен, и являлись 
фальшивками от начала и до конца. Поскольку их от меня скрывали, я увидел их по 
чистой случайности. Они не имели никакого отношения к большевикам, а только к 
их противникам. Все фамилии заговорщиков были замазаны чернилами, и я мог 
понять, о ком идет речь только из контекста.

И еще одно обстоятельство укрепило мои подозрения относительно Сумарокова. Все 
его агенты находились в Петрограде, и он должен был знать, что этим заложникам 
непременно пришлось бы отвечать за его преступления. Если бы он признался в 
ужасной правде, жизнью поплатился бы не только он, но и все его родственники.

Вскоре Сумароков начал догадываться о моих подозрениях и попытался поссорить 
меня с Зивертом. После того как я в полной мере воспользовался его материалами, 
я отошел от дел и виделся с ним лишь изредка. Время от времени он говорил о том,
 что напишет мемуары, и утверждал, что, если он опубликует правду, мир 
содрогнется от ужаса. Его информация, как правило, не представляла большого 
интереса и в основном состояла из повседневной переписки чекистов. Я не мог 
купить много документов, поскольку он запрашивал за них слишком высокую цену, 
ссылаясь на непомерные аппетиты посредников. В числе тех немногих материалов, 
которые я у него приобрел, были два письма, написанные Трилиссером.

Под влиянием Сумарокова Зиверт, сам о том не подозревая, стал орудием в руках 
ГПУ. Иногда его удавалось убедить в двуличности Сумарокова, и тогда он заявлял 
о своем намерении позвонить в полицию или прокуратуру. Большевики 
распространяли сведения о том, что Сумароков — обыкновенный чекист и, 
следовательно, никакого интереса для них более не представляет. Однако важные 
документы, которые так часто оказывались в его распоряжении, свидетельствовали 
об обратном и служили доказательством того, что он был не простым красным 
дипломатом.

В течение пяти лет, которые Сумароков работал в бюро Зиверта, он не представил 
ничего, что позволило бы возбудить дело против большевиков. Примечательно и то, 
что он, занимая важные посты, ни разу не выдал ничего существенного ни о своих