Спустя некоторое время я получил повышение по службе, меня назначили 
следователем всего севера России, территории, равной по площади половине Европы.
 К сожалению, моя работа ограничивалась уголовными делами, и я мог заниматься 
политическими вопросами лишь с большой осторожностью, поскольку они, конечно, 
были сферой деятельности ЧК. Несмотря на это, я не прекращал своих попыток и 
добился того, например, чтобы все граждане, у которых было найдено оружие, 
направлялись для допроса ко мне, а не в политический отдел. Такое изменение 
закона спасло жизнь многих русских офицеров. В более чем тысяче случаев я 
просто уничтожал документы, когда это касалось одного из наших единомышленников.
 Чтобы спасти офицеров от наказания, я советовал им симулировать сумасшествие. 
Это надо было для того, чтобы я мог их выслать из России через Стокгольм с 
фальшивыми документами.

Неожиданно Стучка, который всегда разрешал мне действовать по своему усмотрению,
 был вызван в Москву, и его место занял Крестинский. Николай Николаевич 
Крестинский позднее был советским представителем в Берлине, а также наркомом 
финансов, заместителем наркома иностранных дел. До войны Крестинский, как я 
узнал, был юристом и защищал интересы работодателей от их врагов-рабочих, 
проявляя при этом большую жестокость. Когда его спрашивали, как это согласуется 
с его большевистскими идеями, он всегда отвечал: «Только таким способом я мог 
довести своих друзей-рабочих до такой озлобленности, что они, наконец, не 
выдержали». Я много общался с моим новым начальником, поскольку нам приходилось 
обсуждать все вопросы должностных преступлений в банках и т. д.

Постоянно сгорбленный за своим огромным письменным столом, он был похож на 
нахохлившуюся птицу. Был очень покладист и всегда делал то, о чем я его просил.

— Подпишите, пожалуйста, это, товарищ Крестинский! — И едва я успевал 
произнести эти слова, как его подпись появлялась на документе.

Он не задумывался над тем, что подписывает, единственным, что по-настоящему 
интересовало его, была еда. Каждый день он торопливо шел от машины в свой 
кабинет с солидным портфелем под мышкой. Какие важные документы нес с собой в 
этом разбухшем портфеле нарком юстиции?… Зайдя в свою комнату, а это я 
неоднократно видел сам, он садился и немедленно вынимал из портфеля огромный 
сверток, разворачивал его и доставал огромное количество еды: бутерброды с 
ветчиной, бутерброды с сыром, бутерброды с колбасой, портфель же после этого 
становился практически плоским. Он аккуратно раскладывал все перед собой, как 
истинный гурман, и на протяжении беседы пожирал свой завтрак глазами. Потом он 
начинал есть прямо во время важного совещания.

Сам я часто бывал на грани голодного обморока, глаза закрывались от усталости, 
иногда едва стоял на ногах. Мне приходилось экономить, и поэтому постоянно 
хотелось есть. Присутствуя на подобной «экзекуции», я не в состоянии был вести 
со смачно жующим шефом какой-либо разговор по причине того, что глаза мои были 
устремлены на ветчину и все мысли, естественно, были только о еде.

Помню, как в одно из таких совещаний дверь вдруг неожиданно открылась и в 
кабинет вошел коллега. Первое, что сказал Крестинский, обращаясь к нему, было: 
«Заходите, товарищ, садитесь и разделите со мной трапезу, вкусно — язык 
проглотите». Мне же он не предложил ничего. И так это представление повторялось 
ежедневно. Должен сказать, что даже во сне я видел, как он беспрестанно жует.

Вскоре мне удалось собрать нескольких надежных помощников, и мы лихорадочно 
принялись за секретную работу. В Советской России в то время было нетрудно 
найти недовольных людей, притом они были практически во всех советских 
организациях и учреждениях. Они-то и сообщали мне все, что я хотел знать, 
особенно то, что касалось деятельности ЧК.

Среди таких осведомителей у меня, к примеру, был Борис Ржевский, элегантный 
молодой альфонс, носивший золотой браслет, делавший маникюр и всегда одетый по 
последней моде. Он был гомосексуалистом, нюхал кокаин, но, тем не менее, 
оказался хорошим и надежным источником. Ржевский немного занимался 
журналистикой, и писал не так уж плохо. Раньше был отличным агентом на службе 
последнего царского министра внутренних дел. Теперь он работал на ЧК и приносил 
мне все самые свежие новости.

Сколько я платил ему?

Ничего. Он был дальновидный парень и помогал нам, потому что не очень-то верил 
в долгое «царствование» Советов, потому и считал за лучшее расположить меня к 
себе на тот случай, если дело повернется иначе.

Он был заметной личностью в Петрограде и, как я уже говорил, весьма надежным 
человеком. Словом, оказывал мне большую помощь.

Другим моим агентом был некий Модель. Он торговал газетами в Нью-Йорке, но 
после Февральской революции вернулся в Петроград как беженец и, как это ни 
странно, стал председателем следственной комиссии ЧК. Работал он отлично и 
всегда приносил нужную мне информацию, иногда даже больше, чем я просил. У него