восстановится монархический строй, то ни один из зарегистрированных не 
возвратится в Россию, не пройдя процедуру специальной проверки на причастность 
деяниям большевистского режима. Заниматься этим, по мысли Орлова, станет 
верховная следственная комиссия во главе с ним самим.

Но все призывы тонули в пустоте. Во Франции его сторонниками были лишь 
некоторые, пусть даже известные, эмигранты, такие, как Владимир Бурцев и 
великий князь Дмитрий Павлович. По сведениям чекистской агентуры, Орлов остался 
в восторге от приема в Лондоне, где на встречу его пригласил руководитель 
британской контрразведки. На дело регистрации большевистских деятелей он даже 
получил некоторые финансовые средства. Но дальше этого дело не пошло. Несколько 
лучше складывалась обстановка в самой Германии — установились и окрепли связи с 
берлинским Полицей-Президиумом и Статскомиссариатом — Государственным комитетом 
по охране общественной безопасности, где заведующим иностранным отделом состоял 
спасший Орлова в 1918 году в Петрограде Бартельс. Германские власти усиленно 
конспирировали свои контакты с русским эмигрантом, поскольку избегали в тот 
период негативных моментов в развивающихся отношениях с РСФСР, а затем СССР. В 
то же время они ощущали приближение «красной опасности» и готовы были 
использовать любые источники информации из коммунистических кругов, а тем более 
получать сведения о замыслах руководства Коминтерна Орлов представлялся им 
очень важным осведомителем и наиболее квалифицированным экспертом. История 
показала, что эксперт не ошибся — он громче других говорил о попытке 
коммунистов взять власть путем вооруженного восстания, и она имела место осенью 
1923 года. Это он сигнализировал о создании при участии прибывших из Москвы 
коминтерновских групп, наличие которых подтвердил лейпцигский судебный процесс 
по так называемому делу «германской ЧК». Основным обвиняемым был некий 
«Скоблевский» — в действительности Вольдемар Розе, командир Красной Армии.

Как утверждал позднее чиновник тайной полиции Бартельс, денег за работу 
эксперта и предоставленные сведения Орлов не получал, действовал исключительно 
из идейных соображений, Единственное, что его интересовало, — так это материал 
полиции и контрразведки для пополнения своего обширного архива.

Некоторым деятелям эмиграции картотека и прочие орловские бумаги казались 
своеобразным складом забытых вещей, а их хранитель — маньяком, сдвинувшимся на 
идее всеобщего документирования большевистской деятельности в области внешней 
политики, подрывных действий, пропаганды и шпионажа, в том числе и в 
эмигрантской среде.

В ОГПУ, однако, так не считали. Когда агенту иностранного отдела эмигранту 
Николаю Кротко удалось подобраться к архивам Орлова, а последний 
продемонстрировал ему фото резидента советской разведки, с которым Кротко и был 
связан, все слухи о запыленных и никому не нужных архивных папках рассеялись. 
Резидент вынужден был срочно покинуть Германию, но чекисты с удвоенной энергией 
принялись за Орлова.

К 1925 году окончательно выяснилось, что бывший следователь в разведывательном 
«товарообмене» использует фальшивые документы. Сведения об этом стали поступать 
из разных источников. По большому счету, это было даже выгодно сотрудникам ОГПУ 
— дурил-то Орлов враждебные Москве спецслужбы, отвлекая их порой на ложный 
объект, заставляя раскошеливаться на «пустышку». Но фальшивки — вещь 
обоюдоострая, рано или поздно они могут ударить по самому их изготовителю. 
Чекисты решили лишь ускорить «полет бумеранга».

В 20-е годы в европейских столицах, и особенно в Берлине, объявилась масса 
людей и так называемых Информационных бюро, продукция которых, внешне очень 
правдоподобная, улавливалась разведками, контрразведками и полицейскими 
службами многих стран. Порой зная, что покупают подделку, «бойцы невидимого 
фронта» не скупились на деньги, поставляя правительственным либо партийным 
структурам материал для серьезных шагов в отношении своих оппонентов и 
откровенных противников. Есть спрос — расширяется и предложение.

В этой связи уместно вспомнить нашумевшее «письмо Зиновьева», где излагались 
инструкции для коммунистических деятелей в Англии. Опубликование «письма» 
привело осенью 1924 года к падению лейбористского правительства и приходу к 
власти консерваторов.

Коммунистическая пропаганда уже тогда приписала Орлову и некоторым другим 
эмигрантам авторство этого письма, присоединив к ним для пущей убедительности 
Сиднея Рейли. О его переписке и встречах с Орловым чекистам было доподлинно 
известно, и они не преминули уведомить об этом коминтерновских и 
наркоминдельских пропагандистов.

Даже много лет спустя литературный адвокат Коминтерна Эрнст Генри с 
определенностью утверждал, что «Рейли был автором подложного „письма“. „Орлов и 
его берлинские сотрудники — техническими исполнителями фальсификации“. Таксе 
объяснение и упоминание известных фамилий вполне устраивало и советских и 
зарубежных агитаторов.

Чекисты же, проникшие к тому времени в самое близкое окружение Орлова, знали о