ценнейшие возможности, которые я быстро реализовал, получив очень важную 
информацию.

Орловский был человеком сардонического склада. Я помню рассказ Грамматикова о 
его первой встрече с господином председателем. Однажды он, к своему полному 
ужасу, был вызван в ЧК по уголовным делам. Дрожа от страха, Грамматиков явился 
в ЧК, расположенную в здании бывшего Министерства внутренних дел на набережной 
Фонтанки. Его тут же провели в роскошные апартаменты старого министерства, в 
которых разместился председатель. Председатель сидел за столом, вместе с ним в 
кабинете находилась стенографистка.

Когда Грамматиков вошел, председатель представился Болеславом Орлинским и 
говорил с сильным польским акцентом.

Затем, отпустив стенографистку и повернувшись к Грамматикову, он произнес на 
чистом русском языке: «Что же, господин Грамматиков. Вижу, что вы меня не 
узнаете».

Грамматиков понял, что человек, сидящий напротив, знаком с ним, но вспомнить 
его не мог. Председатель напоминал ему кого-то, но кого?…

— Помните Орлова, — продолжил председатель, — судебного следователя из Варшавы?

Грамматиков был адвокатом и работал в том же суде. Теперь он узнал в сидевшем 
перед ним господине знаменитого судебного следователя по делам о шпионаже. Как 
он стал председателем ЧК? Об этом не спрашивают.

— Я знаю, — сказал Орлов, — что вы должны ехать в Москву, но все передвижение 
между Петроградом и Москвой для обычных граждан запрещено. Вот билет туда и 
обратно. Поедете как мой сотрудник, А теперь — до свидания. Зайдите ко мне 
снова сразу же, как вернетесь из Москвы.

Таким образом, мы с Грамматиковым очень просто решили чрезвычайно сложный 
вопрос о поездках из Петрограда в Москву и обратно. Мы ездили как сотрудники ЧК 
по уголовным делам».




У Орлова и Рейли были очень схожие взгляды на перспективы развития европейских 
и других стран в случае неоказания сопротивления международной коммунистической 
пропаганде, деятельности организаторов коммунистического движения и агитаторов, 
направляемых из Советской России. По их мнению, именно на этом направлении 
необходимо было сосредотачивать усилия разведывательных и полицейских служб 
различных государств, не забывая, естественно, всяческую помощь белым армиям и 
подпольным контрреволюционным группам для свержения власти большевиков — 
первоисточника угрозы в виде мировой революции.

Поэтому нельзя сводить, как это делалось во многих изданиях советского периода, 
совместную работу Орлова с Рейли другими представителями спецслужб Антанты к 
банальному шпионажу. Кстати говоря, добываемую информацию о замыслах немцев в 
Петрограде и на фронтах и Орлов, и союзнические разведчики доводили до 
советского командования. Шла война, и кайзеровская Германия была общим врагом, 
в противодействии ей сходились, пусть и временно, интересы советских властей, 
антантовских специалистов тайной борьбы и подпольных организаций, подобных 
орловской.

Для работы по «немецкой линии» Орлов завербовал сотрудника германского 
консульства в Петрограде Вальтера Бартельса. Видимо, о нем идет речь в 
процитированном нами фрагменте письма Орлова Дзержинскому. Но Орлов не сообщил 
своему неофициальному начальнику, что не только получает от немца важные 
сведения, но и сам снабжает Бартельса информацией, в частности о большевистской 
пропаганде в Германии и причастности к этому советского посла Йоффе. На 
процессе В. Г. Орлова в Берлине в 1929 году допрошенный в качестве свидетеля 
Бартельс показал:





«Действительно, Орлов дал чрезвычайно ценные сведения… Все сообщенное Орловым 
подтвердилось. Никогда он не спрашивал, не просил и не получал денег за свои 
услуги».




Контакты с Бартельсом союзники, и в частности французы, оценили по-своему — 
хоть и пользовались полученной через него информацией, но Орлова занесли в 
«черный» список германских шпионов. Вместо обещанных орденов и других наград