– Откуда он у вас?

Командир уже, видимо, многое сообразив, спросил, в свою очередь:

– Ты знаешь этого человека?

– Эта финка моего командира, майора Урутина.

На следующее утро весь лагерь направился к могиле. Ее аккуратно разрыли, и, 
когда Гаранкин опознал еще не смытое разрушительной силой смерти знакомое лицо, 
отряд был построен, командиры произнесли боевые речи, и с прогремевшим салютом 
Михаил Николаевич был похоронен снова.

Только в ноябре Гаранкин вернулся в полк. Отдохнул, подлечился и продолжал 
летать до конца войны.

В ту же апрельскую ночь, только на траверзе Кенигсберга, был сбит безответной 
атакой, почти по урутинскому сюжету, еще один наш экипаж – молодого, но 
крепкого и отважного боевого летчика Гавриила Лепехина. В его экипаже тоже не 
оказалось стрелка. Даже бывалого и осторожного радиста, делящего свое внимание 
между пулеметной турелью и радиостанцией, всегда подстерегает опасность 
пропустить внезапный удар воздушного противника.

Под самолетом Лепехина была Восточная Пруссия – самая что ни на есть 
натуральная Германия. Горел левый мотор, оборвалась связь. Скольжением пламя 
сбить не удалось. Высота терялась стремительно. Командир подал команду на 
покидание самолета световым сигналом, нажав разом все три разноцветные кнопки. 
Чуть выждал, открыл фонарь и, резко толкнув штурвал от себя, вылетел из кабины. 
Унты, как и у Гаранкина, оказались не пристегнутыми и при раскрытии парашюта 
слетели. Самолет быстро достиг земли и вспыхнул ярким пламенем. Чтоб избежать 
возможного столкновения с немцами, привлеченными пожаром, Лепехин стал 
энергично скользить в сторону от него, но, упустив в темноте момент встречи с 
землей, не успел освободить стропы и приземлился с очень большой вертикальной 
скоростью.

Очнулся на кровати весь разбитый и пронизанный нестерпимой болью. В комнате 
были военные немцы. К вечеру появился грузовичок, и солдаты, взвалив недвижимое 
тело в кузов, дотрясли его, испытывавшего при каждом толчке жестокие страдания, 
в лагерь Морицфельд. На допрос доставили волоком – стоять он не мог. Лепехин 
стал выдавать себя за воздушного стрелка, но в том же лагере уже сидел его 
стрелок-радист Михаил Буренок, а в руках у немцев моталось лепехинское 
удостоверение личности. Легенда не состоялась.

Спустя месяц Лепехин стал на ноги, но передвигался с двумя палками. В лагере 
встречались знакомые лица. Произошла короткая встреча и с Хевеши, доставленным 
сюда из соседнего лагеря, где он содержался, для очной ставки.

Неожиданно, без всяких обиняков, некий советский генерал Белешев предложил 
Лепехину участвовать в побеге. Гавриил настороженно отнесся к откровенному 
генералу и сослался на свои костыли, с которыми на этот шаг решиться пока не 
мог. Но, когда окреп и почувствовал в себе силы, застрявший вопрос среди его 
новых друзей снова возник. Организацию взял на себя все тот же Белешев. 
Сколотилась группа из 11 человек. Назначены день и время. Но за час до начала 
операции к бараку подкатил «воронок», и все одиннадцать под вооруженным конвоем 
оказались в его кузове. На проходной Белешев был высажен, а десять покатили 
дальше – в инстербургскую тюрьму. Начался допрос. Свистели плети, но, не открыв 
для себя ничего нового, гестаповцы этапировали группу в лагерь Лодзь – 
колоссальное средоточие советского летного состава, среди которых оказалось 
немало летчиков АДД. В лагере сновали власовцы, пытаясь пополнить свое войско, 
но затея оказалась почти пустышной. Среди вербовщиков Лепехин с удивлением 
узнал своего знакомого – преподавателя аэродинамики Иванова из качинской 
авиашколы.

Но вот новая «командировка»: 150 человек отправляют для работы на авиазаводы в 
Регенсбурге. Лепехин с тремя друзьями готовится по пути бежать, но не вышло. 
Зато на заводе они обзавелись кусачками и, выставив в бараке окно, прорезав в 
проволоке лаз, скрылись. Их побег, к счастью, был обнаружен не сразу. Ночами 
продвигаясь в нашу сторону, они на исходе месяца шли уже по Чехословакии, но 
однажды утром, на очередной передышке в сеновале, их накрыли местные 
полицейские. Расплата за глоток свободы была жестокой; наручники, избиения, 
тюрьма, флиссенбергский штрафной концлагерь и, наконец, каторжные работы в 
каменоломнях.

Шло лето 1944 года. Доведенных до полного истощения, опухших и уже не способных 
к движению 50 русских переводят в знаменитый Бухенвальд. Предзнаменование 
опасное. СС зверела. По «послужному списку» не только боевых деяний, но и 
лагерных прегрешений перед Лепехиным возникла реальная угроза смертной казни. 
Понимала это и действовавшая в концлагере тайная организация русских пленных, 
имевшая связи с немецким антифашистским подпольем. По их команде Лепехин должен 
был лечь в больницу с тем, чтобы после смерти очередного русского (в чем не