– Это был я, Вася.

Ничего себе, принять такую купель и выскочить целым – это ж как воскрешение из 
мертвых! Расстрелять себя он не дал, вывернулся, выполнил задание и довел 
иссеченную осколками тяжелых снарядов машину домой. Но и «Ил-четвертый» каков! 
Перенес запредельные перегрузки и тяжело израненный, но живой, как боевой 
жеребец, и над целью не дрогнул, и до самой посадки был верен своему командиру.

Дотянул домой и Евгений Петрович Федоров. На подходе к Берлину он попал под 
атаки перехвативших его истребителей, но маневром и пулеметным огнем сумел 
отбиться и с продырявленными крыльями, с поврежденным управлением элеронами 
вышел на боевой путь, ударил по цели и вернулся к своим.

Когда наш полк завершил посадку, выяснилось: нет Ломова. Передал о выполнении 
задания, об отказе мотора и умолк.

Майор Ломов был из головной когорты лично тихоновского отбора – и этим сказано 
многое. Пилот крепкий, азартный, он и в жизни был как орешек – прямой и 
независимый в суждениях, смелый и решительный в поступках. Эта война была для 
него не первой, финскую провел «от звонка до звонка», вернулся с боевым орденом.
 На Отечественную уже командиром эскадрильи пошел как на давно знакомую работу.

Берлин бомбил он в первую ночь, собирался и во вторую, но подвесные баки отдали 
ему очень мало горючего, и, опасаясь его нехватки на обратный путь, Ломов, 
немного не дотянув до главной цели, ударил по Штеттину. В третьем, последнем 
полете уже после сброса бомб, попал под шквальный обстрел и нахватал осколков. 
«Хватали» и другие, но у него были повреждены оба мотора. Правый заглох сразу. 
Левый дотянул до Литвы. Не хотел командир разбрасывать экипаж в незнакомых 
лесах и перед рассветом пересек минимальную высоту для парашютного прыжка. Все! 
Теперь только посадка. Впереди по курсу растянулось крупное озеро – Рубекяй. 
Самолет идет над самой водой. В сумерках еще неверного утра зеркальная 
поверхность тихой озерной глади опасно обманчива, ухватить ее взглядом почти 
невозможно. Удар о воду – все равно что об землю. Фара не светит. Штурман 
корабля Вася Кузин вышел по грудь в астролюк и ракету за ракетой посылает 
вперед, но свет их размывается в дымке, ореолом отражается в озере и не дает 
реального понятия об оставшейся высоте до его поверхности. Сколько – 2, 5, 10 
метров осталось до касания? Больше или меньше? Опасаясь столкновения с водой, 
Ломов рановато перевел машину в посадочное положение, и она, утратив скорость и 
чуть застыв, грузно плюхнулась в воду, глубоко просела и почти сразу 
остановилась.

От резкого торможения Вася Кузин был вырван из астролюка, вылетел вперед, 
ударился о воду и утонул. Ломов в кровь разбил свое лицо о приборную панель, на 
мгновение потерял сознание, но, придя в себя, дал команду всем плыть к берегу, 
и сам, сбросив комбинезон, пошел саженками первым. За ним, взяв несколько иное 
направление, бросился в воду радист Иван Фролов, но сильный удар в голову, 
полученный при посадке, видимо, не обошелся без сотрясения мозга и на середине 
пути он тихо и неожиданно пошел ко дну. На борту оставался воздушный стрелок 
Михаил Белоусов. Со сломанной рукой, да к тому же не умея плавать, он кое-как 
выбрался на верх фюзеляжа, ухватился за стойку антенны и обреченно стал ожидать 
развязки. Самолет медленно и все больше погружался в озерное лоно. Наконец в 
нем исчез совершенно. И только голова Белоусова, все еще державшегося за стойку,
 еле возвышалась над поверхностью воды: под самолетом оказалось плотное дно.

Ломова на берегу встретили два рыбачивших на зорьке литовских полицая. Узнав, 
что на самолете остался еще один русский, они подгребли к Белоусову и грубо, не 
считаясь с травмой руки, втащили его в лодку, а причалив к берегу, толкая обоих 
вперед, доставили в немецкую комендатуру. Начались допросы и истязания, но 
Ломов и Белоусов держались крепко и на вопросы, касающиеся военных тем, 
отвечали молчанием. Об этом, по крайней мере в восьмидесятых годах, вспоминал, 
удивляясь их стойкости, оставшийся в живых и спокойно здравствующий один из тех 
двух полицаев.

Знали и с уважением говорили о мужестве русских летчиков крестьяне из окрестных 
деревень, а те, что жили у самого озера, нашли сначала Кузина, а потом и 
Фролова и в тихом, незаметном месте, на самом берегу, тайком, без обряда, но 
по-доброму похоронили обоих.

Плен был тяжким и долгим – до самого конца войны. Пришлось пройти и сквозь 
фильтрацию спецлагерей НКВД. Ломов не смог вернуться в военную авиацию. Не имея 
ни малейшего компрометирующего пятнышка, но преследуемый подозрениями и клеймом 
военнопленного, путь к боевым самолетам был для него закрыт. Александр 
Николаевич бросил свое родное Подмосковье и уехал вместе с семьей искать новую 
судьбу в Сибири. Ему все-таки удалось вернуться в пилотскую кабину, на этот раз 
гражданского самолета, и тем был счастлив.

Но однажды – это случилось в 1953 году – во время очередной аэрофотосъемки 
глухой таежной полосы, в его машину неожиданно вмазал случайно забредший в этот 
район грузовой самолет. В той катастрофе Александр Николаевич Ломов погиб.