удара. Оказывается, нашу радиограмму с борта о выполнении задания КП не получил,
 вероятно, помешала малая высота полета, с которой радист поспешно отстучал ее, 
а отвлекаться от пулемета на повторную долбежку до получения «квитанции» в этом,
 полном опасности, воздухе было рискованно. Командиры заметно оживились, но 
мрачная тень с их лиц все еще не сходила. Только тут я понял, что на старте 
ожидали вовсе не мой экипаж – на нем уже был поставлен крест, а наше 
возвращение – это как «явление Христа народу». Ждали Анисимова. По расчету 
времени он мог еще держаться в воздухе. Но пришел конец и расчету. Анисимов так 
и не вернулся, прихватив с собою и мой экипаж.

В тот день узнать удалось немногое. Мотор на его самолете не запускался долго, 
но наконец пошел. Командир, не теряя лишней минуты, вихрем вырулил на старт, с 
ходу взлетел и сразу лег на курс. Это было время, когда Радчук отходил от 
Вязьмы, а я еще шел на Смоленск. С той поры об Анисимове – ни звука. Но в 
предположениях мы не ошибались. Отгремели все военные годы, отшумело немало 
мирных, прежде чем вполне рельефно обрисовались последние мгновения жизни моего 
экипажа и их нового командира в его первом боевом полете.

Судя по месту их гибели, шли они, конечно, на Вязьму. Двоевские истребители, 
переполошенные Радчуком, но больше всего моим самолетом, углубившимся на запад, 
все-таки «раскочегарили» свою нежную технику и поднялись на перехват именно в 
ту минуту, когда я должен был, возвращаясь после удара по Смоленску (о чем 
истребители, нужно думать, были предупреждены), подходить к траверзу Двоевки, 
но тут неожиданно прямо на них напоролся Анисимов, на которого вся орава сразу 
и навалилась, и только позже, спохватившись, от нее отвалила пара и бросилась 
вслепую наперерез моему самолету, да опоздала, и номер не удался.

Крестьяне, свидетели этой воздушной драмы, видели, как не то пять, не то шесть 
«Мессершмиттов» стаей вертелись над бомбардировщиком, обдавая его со всех 
сторон пулеметными очередями, как он, продолжая идти вперед, отчаянно 
маневрировал, отбивался огнем и, видно, кого-то хорошенько стеганул, потому что 
тот круто пошел вниз и с дымным следом потянул на свой аэродром. В ясном 
солнечном небе долго стрекотало оружие, но вот «Ил-4» завалился в крен и стал 
проваливаться все ниже и ниже. Машину покинул Анисимов. Он раскрыл парашют, но 
приземлился мертвым: в виске у него была пулевая рана. Пистолет лежал рядом, 
привязанный шнуром к кобуре. Чья пуля пробила висок командира – своя ли, 
пистолетная, с «мессеров» ли, что огнем преследовали его, висящего на стропах?..
.

Еще не поздно было и остальным прибегнуть к спасению, но штурман Володя 
Самосудов, стрелки-радисты Николай Каменев и Николай Ладник оставались в 
падающем самолете. Живы ли они были в те минуты? Немцы не отставали и 
сопровождали их, добивая до конца. А на «Ил-4» все еще стучал чей-то пулемет. 
Потом и он затих. Самолет сбрил верхушки сосен и врезался в лесную чащу на краю 
поляны.

В Перми, на бульваре Гагарина, в доме № 103, до самой недавней кончины ждала 
своего единственного сына одинокая и очень старенькая женщина Варвара Петровна 
Самосудова – Володина мама. Она знала всю эту историю и неутешно сокрушалась, 
что Володя не полетел в тот день со мной. О, как страшны бывают и неизлечимы 
материнские заблуждения!..

Анисимова увезли полицаи, и хотя в начале семидесятых годов отыскался еще живой 
их «коллега», благополучно отсидевший свой срок в ГУЛАГе, он не смог вспомнить, 
куда девали командира. Самолет долго горел и рвался, но и потом к нему никого 
не подпускали.

Кому-то Володиной смерти в неравном бою показалось маловато, чтоб зачислить ее 
по разряду геройских. То ли дело таран!

И вот, спустя 30 лет, из этой трагедии местный краевед и газетчик М. Колпаков 
выстроил неуклюжую версию, будто Самосудов, оставшись без летчика, сам направил 
самолет в скопление вражеских танков. Боже, с каким гневом обрушился он на меня,
 не сумев подсоединить к своей выдумке! Но это не помешало ему расписать 
таранный удар в газетах, растрезвонить в школах и в училище.

Да что там краевед! Начальник кафедры истории партии и партполитработы (была 
такая!) Военно-Воздушной академии им. Гагарина кандидат наук генерал А. Зайцев, 
занявшийся сбором материалов о таранных ударах, на которых, к слову, и защитил 
диссертацию, вписал в свои бурно взраставшие из года в год списки и Володю 
Самосудова, едва прослышав о нем из пермских пределов и не удосужившись, как и 
во всех других случаях, хотя бы бегло сверить долетевший к нему слух с 
архивными документами.

Управлять самолетом Самосудов не мог хотя бы потому, что шел бой, и он обязан 
был лежа на животе в передней части своей кабины, где расположен пулемет, вести 
огонь по противнику. Управление же самолетом располагалось у задней стенки, и 
на неустойчивом в продольном отношении самолете, чем серьезно страдал «Ил-4», 
перейти к рулям, когда их бросил уже командир, было просто немыслимо. Да и что 
он делал бы с ними, не имея никаких навыков в технике пилотирования?