Во все предыдущие летные годы я старательно работал с картой: прочерчивал 
маршруты, измерял путевые углы, вел навигационные расчеты и планшет с картой 
всегда держал на левом колене. Но мне показалось, что в этом полку мои старшие 
товарищи – бывалые летчики – сами карты не готовят, и я не видел, чтоб кто-то 
из них хотя бы носил с собою летный планшет.

– А штурман для чего? – похохатывая, внушали мне азы профессиональной свободы 
скитальцы небесных дорог. Ко мне они относились тепло, по-дружески, но слегка 
покровительственно и даже чуть снисходительно. Мол, поживешь с наше – узнаешь, 
что к чему. Я тянулся к ним, старался быть рядом, но, как и прежде, соблюдал 
«дистанцию».

Сказать по правде, в тот раз я пренебрег прокладкой маршрута, не столько 
поддавшись влиянию чужих манер и привычек, сколько рассудив, что, держась в 
строю за Радчуком, стоит ли заниматься навигацией? Уж он-то с Хрусталевым и 
цель отыщет, и домой приведет, а мое дело – за ним держаться.

Вот я и лечу, не глядя в карту. И все идет как нельзя лучше. Но вдруг Павел 
Петрович повернул лицо в мою сторону и плавно ввел самолет в правый разворот. 
Куда он? Развернулся градусов на тридцать и – снова по прямой. Разговорной 
связи у нас нет. Показываю руками на отворот влево, мол, нам – туда! Жесты мои 
стали настойчивыми, грубоватыми. Постукиваю кулаком по голове, но Радчук и 
Хрусталев только посматривают на меня, и никакой реакции.

Я все понял – командир решил идти на Вязьму. В такую ясную, с бесконечной 
видимостью погоду рассчитывать на безнаказанный выход двух бомбардировщиков на 
Смоленск, до которого еще идти да идти – риск немалый, почти безумный. Больше 
шансов на то, что мы до него не дойдем. Было бы нас четверо – куда ни шло, а 
двух слижут сразу. Вязьма ближе. Вот она – рядом. На ее станции всегда полно 
эшелонов с войсками и грузами. Все логично, кроме одного: нам приказано бомбить 
смоленский аэродром, а не Вязьму! Это – боевое задание, приказ, и, значит, выше 
этого никаких толкований быть не может. А вдруг на машине Радчука появилась 
какая-нибудь неисправность, и дальше он, помимо своей воли, идти не может? 
Этого я не знаю. Радчук держит новый курс и смотрит на меня строгим взглядом, 
как бы требуя следовать за ним. Но я чуть отстаю, ныряю вниз, отворачиваю влево 
и беру курс на Смоленск. Потом ухожу, подальше от греха, еще левее – справа на 
траверзе Вязьмы все та же окаянная Двоевка с «Мессершмиттами-109». Опомнятся – 
поиск будет недолгим: за нашим хвостом предательски тянулся длинный плотный 
шлейф белого инверсионного конденсата. И вдруг обожгло: ведь бросил командира! 
Не дай бог, с ним что-нибудь случится. Такие штуки ведомым в боевых условиях не 
прощают. Но ведь и боевая задача – Смоленск, а не Вязьма – снова искал я себе 
оправдание.

Одинокий бомбардировщик под бескрайним куполом чистейшего неба в глубине 
территории противника – абсолютно ирреальная картина. Но мы еще больше 
пробиваемся вглубь. Успеть бы дойти до Смоленска. Вот там на горизонте он и 
должен появиться, но его все нет и нет. Наконец зачернел, а подойдя ближе, 
обозначился и «наш» аэродром.

Крыло к крылу на белом поле застыли черные силуэты бомбардировщиков. Их здесь 
около шестидесяти. На боевом курсе начали палить зенитки. Чувствую – в спешке. 
Мохнатые дымки вразброс повисают со всех сторон. Это не самое страшное – не 
поднялись бы местные истребители, охраняющие аэродром.

Сверчков вслед за стрелками взволнованно докладывает:

– Командир, бьют зенитки!

– Это не прицельно. Не обращай внимания. Давай как на полигоне.

Он тщательно измеряет ветер, вносит поправки в курс, дает последний доворот и – 
«так держать».

Воздух тугой и спокойный. Машину не шелохнет. Все стрелки застыли. Вижу боковым 
зрением – разрывы все ближе. Самолет уже черпает «шапки». Почему-то они черные, 
а на Вязьме были серые.

– Бомбы пошли!

Теперь нужно аккуратно выбраться из огня и – вниз, чтоб не маячить у всех на 
виду.

Сверчков и стрелки докладывают – серия под небольшим углом пересекла стоянку. 
Загорелись самолеты. Штурман говорит – два, стрелки – три. Вскоре один 
взорвался. Может, достанется и другим, соседним – стоят ведь плотно. Успеваю на 
миг оглянуться – на снежной равнине чернело бесформенное облако дыма.

На пути к Смоленску немцы с Двоевки явно нас прозевали. В такую погоду с крутым 
морозцем, видно, не ждали шальных залетов, но сейчас не пропустят. Ушел ли