, которая, 
будучи задействованной в разведывательно-диверсионных операциях, имела бы 
возможность самостоятельно осуществлять диверсионные акции в ближайших тылах 
противника. Разработкой этого задания мы занялись вместе с Эйтингоном, 
Мельниковым. Сразу же возник вопрос: как создаваемый аппарат должен 
взаимодействовать с остальными оперативными подразделениями? Ведь Берия, 
возглавляя НКВД, не являлся наркомом государственной безопасности, а указание о 
создании аппарата давал он как заместитель председателя Совета Народных 
Комиссаров, т. е. заместитель руководителя правительства. Имелось в виду, что 
опираться этот специальный аппарат должен как на НКГБ, так и на НКВД, поскольку 
именно в его прямом подчинении находились пограничные и внутренние войска, т. е.
 основные воинские части, которые предполагалось задействовать в диверсионных 
операциях.

Война продиктовала очередной поворот в реорганизации органов безопасности и 
внутренних дел. Военная контрразведка вернулась в аппарат НКВД, было 
восстановлено управление особых отделов и фактически слиты аппараты НКВД и НКГБ 
в расширенный Наркомат внутренних дел. В условиях начавшихся военных действий, 
наших неудач на фронте такая централизация функций по обеспечению 
госбезопасности страны и охраны общественного порядка была оправданной.

За день до начала войны на меня и небольшой аппарат группы в составе Л. 
Эйтингона, Н. Мельникова, В. Дроздова, А. Камаевой и А. Кочергиной легли 
нелегкие задачи, связанные с передачей в наше распоряжение агентуры других 
оперативных служб НКВД для использования их против немецких спецслужб. Эту 
агентуру надо было срочно изучить на предмет ее пригодности к действиям в 
условиях военного времени, поэтому и встал вопрос о перепроверке агентурных 
возможностей НКВД в целом. Я начал активно взаимодействовать с 
контрразведывательным управлением П. Федотова, транспортным управлением С. 
Мильштейна и секретно-политическим управлением, которое возглавлял Н. 
Горлинский. Речь шла и о том, чтобы в дополнение к имеющейся у нас агентуре 
добавить и ту, которая находилась на приграничных территориях, для чего нашему 
разведывательно-диверсионному аппарату необходимо было наладить прямую связь с 
их территориальными органами и центральным аппаратом контрразведки. Мы ожидали, 
что основные события развернутся именно там. Речь шла не только о 
предотвращении широкомасштабных провокаций на всей границе от Белоруссии до 
Черного моря, но и развертывании разведывательно-диверсионной работы в 
ближайших тылах немецких соединений, если они перейдут границу. Сразу же стало 
очевидным, что агентуры, которой мы располагали, было недостаточно.

Кроме того, специальных воинских подразделений, к которым можно было бы 
подключить агентурно-оперативные боевые группы для партизанской войны в тылу 
противника, не существовало. Правда, мы могли рассчитывать на особый резерв 
Коминтерна, имевший боевой опыт партизанской войны в Испании.

Эйтингон занялся координацией будущих действий с Генштабом и с командованием 
Красной Армии в приграничных округах. Контакта с командующим войсками особого 
Белорусского округа Д. Павловым у него не получилось. Но наладились хорошие 
рабочие отношения с организатором спецназа и партизанских отрядов в период 
финской войны полковником разведупра Красной Армии X. Мамсуровым.

Сразу же возник главный имеющий политическое значение вопрос: кто будет 
отдавать приказ о конкретных, неотложных боевых действиях в тылу противника по 
линии НКВД в случае начала войны? Не менее важно было и то: кто должен давать 
санкцию на развертывание диверсионной работы в Польше, Германии и Скандинавии? 
К сожалению, из опыта испанской и финской войн выводов было сделано маловато. 
Успех диверсий в тылу противника во многом зависел от ограничения маневренных 
возможностей танковых группировок немцев путем уничтожения складов с горючим и 
срывом их снабжения. Это чисто теоретически прорабатывалось Мамсуровым и 
Эйтингоном на встрече с Голиковым в здании Разведупра на Гоголевском бульваре.

Утром в субботу 21 июня Берия согласился с предложениями Эйтингона, которые я 
активно поддержал, о том, что мы должны располагать специальным боевым резервом 
в 1200 человек из состава пограничников и внутренних войск. У Эйтингона была 
идея создать четыре батальона диверсионного назначения. Три предполагалось 
развернуть на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. А четвертый оставить в 
резерве в Подмосковье.

В 90-е годы начались публикации всевозможных «документальных»