водил у себя дома в Лихтерфельде. Я вновь сел в машину, прихватив с собой 
адъютанта генерала, который понимал, что шеф даст ему немало распоряжений. 

Тем временем опустилась ночь. К двум часам мы добрались до небольшой виллы, где 
застали поистине идиллическую картину. Облаченный в длинный домашний халат, 
генерал восседал на террасе и при свете настольной лампы изучал гору документов.
 Рядом с ним сидела за вышиванием жена. Я не мог не отметить комичность 
ситуации: вот один из высших военных Берлина отдыхает, развалясь в плетеном 
кресле, а в это время заговорщики преспокойно совершают государственный 
переворот. 

Несмотря на поздний для визитов час генерал принял меня очень любезно; 
несомненно, добрые отношения, установившиеся между нами за последние годы (в 
том числе п при разработке операции по освобождению Муссолини), не изменились. 
Едва я сказал, что приехал "по служебным делам", супруга генерала немедленно 
удалилась. Но прежде чем я открыл рот, чтобы объяснить причину своего визита, 
он сразил меня фразой: 

- Ну-с, дорогой мой Скорцени, что же могло забросить вас сюда? Путч, никак не 
меньше! Впрочем, сие немыслимо. Итак? 

Убедить генерала в серьезности положения стоило немалых трудов. Наконец он 
согласился дать командирам воздушно-десантных полков такие распоряжения, 
которые соответствовали объявлению чрезвычайного положения в стране (чем, 
строго говоря, превышал свои полномочия). 

Именно в этот момент зазвонил телефон: рейхсмаршал Геринг! Выслушав мой рапорт, 
он сообщил новые детали: по-видимому, покушение на Гитлера совершил офицер 
штаба армии резерва. Бендлерштрассе - местонахождение этого штаба - уже лишена 
фюрером командной власти; приняты срочные меры. Геринг подчеркнул, что в 
настоящий момент действительными считаются только приказы офицеров ставки 
фюрера, то есть Верховного главнокомандования вермахта. Я слышал, как генерал 
повторяет последнюю фразу распоряжения рейхсмаршала спокойно и хладнокровно, 
словно путч был всего лишь рядовой боевой операцией. 

Теперь все сомнения генерала относительно достоверности моего сообщения 
полностью рассеялись. Пообещав непременно поддерживать контакт со мной и 
генералом Больбринкером, он приказал наладить радиосвязь со своими полками, 
чтобы дать необходимые инструкции. Я же откланялся и поспешил обратно в Главный 
штаб войск СС. 

В огромном здании мертвая тишина. Шелленберг, ожидавший меня в своем кабинете, 
первым делом попросил обеспечить ему эскорт из десяти человек под командованием 
офицера. Он получил приказ о немедленном аресте адмирала Канариса и, как и 
следовало ожидать, не хотел сам осуществлять столь деликатную миссию. Поскольку 
на все про все под рукой у меня была лишь рота, я дал "добро" только 
относительно одного офицера. Часом позже Шелленберг вернулся. Арест прошел без 
инцидентов. По телефону мне сообщили, что заговорщики, захваченные 
подразделениями бронетанковых войск генерала Больбринкера и парашютистами 
Штудента, сопротивления не оказали. Итак, столица чиста и спокойна, и мне 
оставалось возвратиться в Фриденталь, но меня вдруг вызвали из ставки фюрера. 

Штурмбаннфюреру СС Скорцени приказано немедленно явиться со всеми находящимися 
в его распоряжении силами на Бендлерштрассе, чтобы оказать помощь командиру 
караульного батальона "Великая Германия" майору Ремеру, который уже приступил к 
организации осады здания министерства. 

Я спешно собрал свою роту и вновь пожалел, что не вызвал сюда весь батальон. К 
полуночи мы были на месте. Два огромных автомобиля загораживали дорогу; едва 
выйдя из машины и направившись к ним, среди оживленно дискутировавших людей я 
узнал шефа РСХА Кальтенбруннера, о чем-то спорившего с армейским генералом. Как 
объяснил мне какой-то младший офицер, то был командующий армией резерва 
генерал-полковник Фромм. Я успел услышать, как он сказал Кальтенбруннеру: 

-Теперь же я хочу вернуться, вы сможете связаться со мной в любую минуту. Я 
буду у себя в кабинете. 

С этими словами он сел в автомобиль, сразу двинувшийся с места и тем самым 
освободивший дорогу моей колонне. Я с некоторым удивлением наблюдал, как минуту 
спустя командующий армией резерва спокойно входил в свое министерство. 

Перед порталом здания военного министерства я нашел майора Ремера и 
представился. Он сообщил, что приказано полностью изолировать здание. Я ввел 
свою роту во внутренний двор, а сам в сопровождении Фолькерсама и Остафеля 
поднялся по главной лестнице. В коридоре первого этажа толпились офицеры, 
вооруженные пистолетами; они полагали, что на улицах города идет настоящая 
война. В приемной генерала Ольбрихта я застал нескольких высокопоставленных 
офицеров, тоже вооруженных и крайне взволнованных, с которыми прежде имел 
случай познакомиться, и они быстро ввели меня в курс событий: во второй 
половине дня выяснилось, что что-то не заладилось с передачей сигнала тревоги* 
некоторым родам войск. Генерал Фромм почти все это время находился на совещании,
 но два или три сотрудника получили от него задание постоянно поддерживать 
связь с войсками. Очень возбужденные напряженной атмосферой неопределенности и 
тревоги, многие офицеры вооружились пистолетами, ворвались в кабинет генерала 
Фромма и потребовали объяснений. Поставленный перед ультиматумом, генерал был 
вынужден признать, что вспыхнуло вооруженное восстание и он сам за